Шестые врата
Шрифт:
Мысли о последствиях сообщения – «твоя кандидатура принята!» - настолько поглотили Динго, что она очнулась только, когда из ушей будто вынули пробки – наполнявший их мерный шум исчез. Поезд стоял. Через открытые двери виднелась пустая платформа, кажущаяся голой без типичных для старых станций колонн. Черная речка! Уже! Динго инстинктивно дернулась, нашаривая рукой с телефоном сумку, но тут же замерла. Крашеная блондинка напротив смотрела на нее глазами очковой змеи, металлические дужки хищно сверкали, отражая свет плафонов.
Дыхание пресеклось, ладони мгновенно вспотели. Динго покосилась вправо. Сумчатая женщина закогтила свою добычу ногтями с облупившимся
Динго беззвучно всхлипнула и отвернулась. Взгляд уперся в старичка с газетой. Один его глаз скользил по заголовкам, а второй сверлил ее беззащитное лицо, будто он видел, что она из себя представляет, видел желтую шерстку, стоячие уши и черный нос, различающий запах утренней мочи, засохшей на его кальсонах. Он знал, что она не такая, как все, и ненавидел ее за это.
Она зажмурилась. Телефон выскользнул из влажных пальцев, не справившихся с молнией на сумке. Плоская черная коробочка ударилась об пол – в ушах у Динго грохнули пушки Петропавловки. Она сидела, не открывая глаз, шею свело, руки судорожно сжали ремешок сумки. Рассудок говорил, что надо подобрать смартфон или то, что от него осталось, но этот голос был шепотом, теряющимся в орущем, гогочущем хоре: «Овца! Ни на что не годная, тупая овца!»
– Девушка, вот ваш телефон, возьмите. Девушка!
Динго распахнула глаза. Прыщавый парень протягивал ей смартфон, его лицо расплывалось перед ней сплошной стеной зубов и зрачков.
– Девушка, вам плохо?
Выхватив телефон, она отпихнула чужие руки, вскочила и бросилась к выходу. Двери сомкнулись, и она ударилась о стекло, как слепая бабочка. Вагон дернуло, редких людей на платформе смело чернотой, и на Динго снова уставилось отражение. Короткая рыжая шерстка, островерхие уши, отчаянные глаза. Она доедет до Пионерской. Выйдет. Пересядет на поезд, идущий в обратную сторону. Осталось уже недолго. Она доживет до завтра, потому что выход есть.
Шива
Now your life is out of season
I will occupy
I will help you die
I will run through you
Now I rule you too[1]
20:12. Мощные басы «Металлики» вибрировали в наушниках, темные очки искажали перспективу, так что вечерний город казался клипом, картинкой, наложенной на музыку, которую при желании можно прокрутить вперед или назад, а можно и поставить на паузу. Большинство магазинов уже закрылось, и проспект почти опустел – люди-статисты толклись только у автобусных остановок, метро и еще открытых торговых точек. Они скользили мимо Шивы в такт его шагам, в такт ударных Ларса, будто сами были марионетками, которые дергал за ниточки никогда не спящий город-кукловод. Вот только Шива давно обрезал свои ниточки. Он гулял сам по себе. Не по течению и не против. Поперек.
Он перешел улицу, перескочив ограду, разделяющую полосы движения. Кафе «Солнечная долина». Часы работы – с 11.00 до последнего посетителя. Шива усмехнулся: а кафешка-то с эсхатологическим уклоном. Заглянул через стеклянную
Шива не был голоден. Он обернулся. Башня почти достроенной тридцатипятиэтажки, выросшей на месте снесенных хрущовок, торчала над огнями Ленинского, как уткнувшийся в небо предупреждающий черный палец. Игла крана с фонариком на конце впилась прямо в тучи, подсвечивая красным образовавшийся гнойник. После появления Врат строительство было временно заморожено. «Труба», как окрестили высотку за ее характерную форму, находилась всего в нескольких десятках метров от злополучной «зоны». В Трубу, однако, успело вылететь огромное количество дензнаков, и теперь городская администрация склонялась к тому, чтобы все-таки закончить проект, разместив на верхних этажах научно-исследовательский центр и элитный ресторан с видом на аномалию.
Шива толкнул дверь и вошел в «Солнечную долину». Пахнуло теплом и запахами еды. Стекла очков мгновенно запотели. Он постоял, чувствуя на себе взгляды кукол – зеркальные стекла сбивали их с толку, вселяли неуверенность. Через туман различил свободный столик в углу, далеко от окна. Пора проверить, как поживает его маленькая труппа.
Он уселся лицом к залу, выключил музыку и вытащил из-за пазухи планшет. Игрушка автоматически нашла несколько сетей, подала запрос на определение кодов. Шива выбрал частную сеть – какой-то жилец второго этажа имел скоростную линию. Подключение заняло всего пару секунд.
20:30. На «Вратах» уже ждало шесть сообщений. Шесть, потому что Край прислал свое дважды. Коснувшись экрана, Шива вызвал изображения с камер владельцев аккаунтов. Да, они все здесь, все маски смотрят на него, не подозревая, что мастер видит их, видит их насквозь. Бледных, нервничающих, нетерпеливо ожидающих дальнейших указаний. Только изображение с компьютера юного поэта оставалось темным – у парня не было веб-камеры.
– Что желаете?
Официантка, тоненькая и бледная, как будто ее долго-долго держали в сундуке, не проветривая, выставила перед собой электронный блокнот. Выцветшие глаза смотрели на посетителя в тревожном ожидании. Шива знал, что она никогда бы не увидела его, если бы не темные очки. Все куклы давно были для нее на одно лицо. В конце концов, их резал один и тот же мастер.
– Кофе, пожалуйста.
Шива вежливо улыбнулся. Он чувствовал, как обрывки ниток стянули кожу у губ, причиняя боль где-то внутри. Девушка повторила его улыбку, отразившись в черных стеклах.
– Сахар? Сливки?
Он покачал головой. Официантка отошла к соседнему столику – забрать пустые тарелки. Улыбка пошла гулять по залу, слабее и слабее в каждом новом повторении. Шива отпустил ее взглядом и снова посмотрел на планшет.
Динго пытается писать реферат о купировании ушей у собак. Печатает строчку. Стирает. Печатает снова. Стирает две. Она и по жизни идет так: один шаг вперед и два назад.
Фактор разбирает рабочую почту. Суетится. Он уже давно подменил жизнь суетой.
Еретик пишет дневник. Он надеется вернуться и доказать всем, что был прав. Надеется стать самой знаменитой куклой из всех кукол.
Лилит сидит, откинувшись на спинку кресла с закрытыми глазами. Шива послушал музыку вместе с ней. Меланхоличное фортепьяно. Роберто Каччапалья. По ее щекам текут слезы, исчезая в темных волосах у висков.
Скрытый за черным квадратом Край пишет стихи:
что я делаю тут