Шевалье д'Арманталь
Шрифт:
– И это все, о чем вы просите?
– Решительно все.
– Ну, а за услугу, которую вы оказали Франции, вы не просите никакой награды?
– Да, сударь, я прошу передать моей воспитаннице Батильде, которая, вероятно, очень встревожена моим отсутствием, что она может не беспокоиться обо мне и что я нахожусь в заключении в Пале-Рояле. Я попросил бы даже, если бы не боялся злоупотребить вашей добротой, сударь, чтобы ей разрешили меня навестить. Но, если вы находите эту вторую просьбу слишком нескромной, я ограничусь первой.
– Мы сделаем лучше, господин Бюва. Так как причин, по которым мы вас задержали здесь, больше не существует, мы вернем вам свободу, и вы сможете сами пойти к вашей воспитаннице.
– Как, сударь, - сказал Бюва, - я больше не узник?
– Вы можете уйти отсюда, когда захотите.
– Сударь, я ваш покорный слуга. Имею честь засвидетельствовать вам свое почтение.
– Простите, господин Бюва, еще одно слово.
– Сделайте одолжение, сударь,
– Я повторяю, что Франция вам многим обязана и должна воздать по заслугам. Напишите же регенту, что вам причитается, обрисуйте ваше положение, и, если у вас есть какое-либо особое желание, смело изложите его. Я ручаюсь, что ваше ходатайство будет уважено.
– Вы очень добры, сударь. Я не премину воспользоваться вашим советом. Значит, я могу надеяться, что при первых поступлениях в государственную казну…
– …вам будет выплачена задолженность.
– Сударь, я сегодня же пошлю прошение регенту.
– А завтра вам заплатят.
– Ах, сударь, как вы добры!
– Ступайте, господин Бюва, ступайте, вас ждет ваша воспитанница.
– Вы правы, сударь, но она ничего не проиграет от того, что ей пришлось ждать, поскольку я принесу ей такую приятную новость. Имею честь кланяться, сударь… Ах, прошу прощения, не сочтите за нескромный вопрос.
– Позвольте спросить: как вас зовут?
– Господин Филипп.
– Имею честь кланяться, господин Филипп.
– До свидания, господин Бюва. Одну минутку, я должен распорядиться, чтобы вас выпустили.
При этих словах он позвонил, и в комнату вошел лакей.
– Позовите Равана.
Лакей вышел. Через две секунды в комнату вошел молодой офицер гвардии.
– Раван, - сказал господин Филипп, - проводите этого доброго человека до ворот Пале-Рояля. Он волен идти, куда ему вздумается.
– Слушаю, ваше высочество, - сказал молодой офицер. Бюва опешил. Он открыл рот, чтобы спросить, кто этот человек, которого величали его высочеством, но Раван не дал ему времени на это.
– Пойдемте, сударь, - сказал он, - пойдемте, я вас жду. Бюва оторопело посмотрел на господина Филиппа и на офицера, но Раван, не понимая причины его замешательства, вторично пригласил его следовать за ним. Бюва повиновался, вытащив из кармана носовой платок и вытирая пот, крупными каплями выступивший у него на лбу. У ворот часовой хотел остановить Бюва.
– По приказу его королевского высочества господина регента этот человек свободен, - сказал Раван.
Часовой взял на караул и пропустил их.
Бюва подумал, что с ним сейчас случится удар; у него подкашивались ноги, и, чтобы не упасть, он прислонился к стене.
– Что с вами, сударь?
– спросил его провожатый.
– Простите, сударь, - пролепетал Бюва, но тот господин, с которым я только что имел честь разговаривать, случайно не…
– Его высочество регент собственной персоной.
– Не может быть!
– воскликнул Бюва.
– Однако это так, - ответил Раван.
– Как, значит, сам господин регент пообещал мне, что я сполна получу задолженность?!
– воскликнул Бюва.
– Я не знаю, что он вам пообещал, но я знаю, что человек, приказавший мне проводить вас, - господин регент, - ответил Раван.
– Но он сказал мне, что его зовут Филипп.
– Ну да, Филипп Орлеанский.
– Ах да, правда, сударь, Филипп - его родовое имя, это всем известно. Но, значит, регент - прекрасный человек. Подумать только, что нашлись гнусные негодяи, которые вступили в заговор против него, против человека, который дал мне слово, что распорядится выплатить мне задолженность! Да, эти люди, сударь, заслуживают, чтобы их повесили, колесовали, четвертовали, сожгли заживо! Ведь вы того же мнения, сударь, не так ли?
– Сударь, у меня нет мнения о столь важных делах, - со смехом сказал Раван.
– Мы с вами у выхода на улицу. Я хотел бы побывать в вашем обществе подольше, но его высочество через полчаса уезжает в Шельское аббатство, а так как он намерен дать мне перед отъездом некоторые распоряжения, я, к моему великому сожалению, вынужден вас покинуть.
– Это мне и только мне, сударь, приходится испытывать сожаление, - учтиво сказал Бюва, отвешивая глубокий поклон в ответ на легкий кивок молодого человека, который уже исчез, когда Бюва поднял голову.
Теперь Бюва волен был идти куда угодно и, воспользовавшись этим, направился к площади Побед, а с площади Побед - к улице Утраченного Времени, на которую он и свернул как раз в ту минуту, когда д'Арманталь пронзил шпагой капитана Рокфинета. И в ту же минуту бедная Батильда, не подозревая о том, что происходит у ее соседа, увидела своего опекуна и бросилась к нему вниз по лестнице, где они и встретились между третьим и четвертым этажом.
– О папочка, дорогой папочка!
– вскричала Батильда, поднимаясь по лестнице под руку с Бюва и чуть не на каждой ступеньке останавливая его, чтобы поцеловать.
– Где вы были? Что с вами случилось? Почему мы не видели вас с понедельника? Боже мой, как мы с Нанеттой беспокоились! Но, должно быть, с вами произошли какие-то невероятные события?
– О да, совершенно невероятные, - сказал Бюва.
– Ах, Боже мой, расскажите же, папочка! Прежде всего, откуда вы идете?
– Из Пале-Рояля.
– Как из Пале-Рояля? У кого же вы были в Пале-Рояле?
– У регента.
– Вы - у регента?! И что же вы делали у регента?
– Я был узником.
– Узником? Вы?
– Государственным узником.
– Но почему же вы были узником?
– Потому что я спас Францию.
– О Боже мой, папочка, уж не сошли ли вы с ума?
– с испугом вскричала Батильда.