Шевалье д'Арманталь
Шрифт:
– О, добрый человек!
– воскликнул капитан проникновенным тоном. И после минутного молчания, во время которого поверхностный наблюдатель счел бы его столь же поглощенным оценкой паштета, сколь был он только что поглощен оценкой вина, Рокфинет, положив локти на стол и глядя на д'Арманталя с лукавым видом, сказал, не выпуская из рук ножа и вилки: - Итак, дорогой шевалье, мы состоим в заговоре, и мы, по-видимому, нуждаемся в помощи этого бедняги, капитана Рокфинета?..
– А кто вам это сказал, капитан?
– прервал его шевалье, невольно вздрогнув.
– Кто мне это сказал, черт возьми! Хороша шарада! Если человек раздаривает лошадей ценой в сто луидоров и пьет в обычные дни вино, которое стоит пистоль за бутылку, а живет в мансарде на улице Утраченного Времени, что же, по-вашему, он делает, черт возьми, как не участвует в заговоре?
– Ну что же, капитан, - со смехом сказал д'Арманталь, - я не буду отпираться. Очень может быть, что вы и угадали. А что, вас пугает заговор?
– продолжал он, наливая вина своему гостю.
– Меня? Пугает? Кто сказал, что есть на свете вещь, способная испугать капитана Рокфинета?
– Не я, капитан, потому что, едва зная вас, едва обменявшись с вами несколькими словами, после первой же встречи я подумал о том, чтобы предложить вам быть моим помощником.
– А это значит, что если вы будете повешены на виселице в двадцать футов высотой, то меня повесят на виселице высотой в десять футов, вот и все.
– Черт возьми, капитан!
– сказал д'Арманталь, снова наливая ему вина.
– Если с самого начала видеть вещи в черном свете, никогда нельзя ничего предпринять.
– Это вы к тому, что я заговорил о виселице?
– спросил капитан.
– Но это ничего не доказывает. Что такое виселица в глазах философа? Один из тысячи способов проститься с жизнью, и, пожалуй, один из наименее неприятных. Сразу видно, что вы никогда не сталкивались с ней лицом к лицу, раз вы так гнушаетесь его. К тому же ввиду нашего благородного происхождения нам отрубят голову, как господину де Рогану. Вы видели, как отрубили голову господину де Рогану?
– продолжал капитан, глядя д'Арманталю прямо в лицо.
– Это был красивый молодой человек вроде вас и примерно вашего возраста. Он вступил в заговор, как собираетесь сделать это вы, но заговор не удался. Чего же вы хотите?
Каждый может ошибиться. Для него построили прекрасный черный эшафот; ему позволили повернуться в ту сторону, где было окно его возлюбленной; ему отрезали ножницами ворот его рубашки; но палач был неумелый, привыкший вешать, а не обезглавливать, и три раза принимался за дело, чтобы отсечь ему голову, да и то покончил с этим только при помощи ножа, который вытащил из-за пояса, и, изрядно повозившись, наконец перерезал ему шею… Ну, вы смельчак!
– продолжал капитан, видя, что шевалье не моргнув глазом выслушал подробный рассказ об этой ужасной казни.
– Вот вам моя рука, можете на меня рассчитывать. Против кого же мы в заговоре? Выкладывайте. Против герцога дю Мена? Или против герцога Орлеанского? Надо сломать вторую ногу хромому? Или выколоть второй глаз кривому? Я готов.
– Ничего подобного, капитан, и даст Бог, дело обойдется без кровопролития.
– О чем же тогда идет речь?
– Слышали ли вы когда-нибудь о похищении секретаря герцога Мантуанского?
– Маттиоли?
– Да.
– Черт возьми! Я знаю это дело лучше, чем кто бы то ни было. Я видел, как его везли в Пиньероль. Это сделали шевалье де Сан-Мартен и господин де Вильруа. Скажу вам даже, что они получили за это по три тысячи ливров для себя и для своих людей.
– Неважно же им заплатили!
– с презрением сказал д'Арманталь.
– Вы находите, шевалье? Однако три тысячи ливров - круглая сумма.
– Значит, за три тысячи ливров вы бы взялись за такое дело?
– Взялся бы, - ответил капитан.
– А если бы вам предложили похитить не секретаря, а герцога?
– Это стоило бы дороже.
– Но вы бы все-таки взялись?
– А почему бы и нет? Я потребовал бы двойную плату, вот и все.
– А если бы, согласившись на двойную плату, такой человек, как я, сказал вам: «Капитан, я не подвергаю вас тайной опасности, бросив на произвол судьбы, а вместе с вами вступаю в борьбу и, как и вы, ставлю на карту свое имя, свое будущее и свою жизнь», - что бы вы ответили этому человеку?
– Я протянул бы ему руку, как протягиваю ее вам. Теперь скажите, о чем идет речь.
Шевалье наполнил стаканы и сказал:
– За здоровье регента и за то, чтобы он благополучно добрался до испанской границы, как Маттиоли добрался до Пиньероля!
– Ах, вот как!..
– сказал капитан Рокфинет, подняв свой стакан на уровне глаз, и после паузы продолжал: - А почему бы и нет? В конце концов регент лишь человек. Только в случае неудачи нас не повесят и не обезглавят, а четвертуют. Другому я сказал бы, что это будет стоить дороже, но для вас у меня нет двух цен. Вы дадите мне шесть тысяч ливров, и я найду вам двенадцать человек, готовых на все.
– И вы полагаете, что можете довериться этим людям?
– с живостью спросил д'Арманталь.
– Да разве они будут знать, в чем дело?
– ответил капитан.
– Они будут думать, что речь идет о пари, и только.
– А я докажу вам, что не торгуюсь с друзьями, - сказал д'Арманталь, открывая секретер и доставая оттуда мешок с тысячью пистолей.
– Вот вам две тысячи ливров золотом. Если мы одержим успех, они пойдут в счет условленной суммы, если же нас постигнет неудача, каждый останется при своем.
– Шевалье, - ответил капитан, принимая мешок и взвешивая его на руке с невыразимо довольным видом, - как вы понимаете, я не стану пересчитывать деньги: это значило бы оскорбить вас… А на какой день назначено похищение?
– Я еще ничего не знаю, дорогой капитан, но если вы нашли паштет недурным, а вино хорошим и если вы хотите ежедневно доставлять мне такое же удовольствие, как сегодня, я буду держать вас в курсе дела.
– Нет, шевалье, об этом не может быть и речи, теперь нам уже не до шуток!
– сказал капитан.
– Если бы я стал бывать у вас каждое утро, не прошло бы и трех дней, как полиция этого проклятого д'Аржансона напала бы на наш след. К счастью, он имеет дело с таким же хитрецом, как он сам. Мы с ним давно уже играем в кошки-мышки. Нет, нет, шевалье, с этой минуты до того дня, когда настанет время действовать, мы должны видеться как можно реже, а еще лучше - не видеться вовсе. Ваша улица невелика, и так как она выходит с одной стороны на улицу Гро-Шене, а с другой - на Монмартр, мне даже нет надобности проходить по ней. Возьмите эту ленту, - продолжал он, развязывая бант на своем камзоле.
– В тот день, когда я вам понадоблюсь, вывесите ее на гвозде за окном. Я буду знать, что это значит, и поднимусь к вам.