Шевалье
Шрифт:
– Но, Дейви...
Теперь его друг повернулся к нему в раздражении.
– О, перестань твердить «но, Дейви»! Тебе-то что в любом случае, хозяин? Почему тебя это заботит, потрачу ли я мозги зря или нет?
– Я твой друг, Дейви, – ответил Матт, больно задетый последними словами Дейви.
Дейви посмотрел на него холодным и изучающим взглядом.
– Не может быть дружбы между такими, как я и такими, как ты. Дружба для детей. Что ж, можешь оставаться ребенком, но я должен расти. Я тебе не друг. Я сын человека, арендующего твою землю. Я должен тебе кланяться и стучать головой об пол до тех пор, пока мы оба живы. А через пару лет ты прикажешь меня высечь за оскорбление, если я буду говорить с тобой таким образом. Придет время, ты вырастешь, хозяин Матт, и найдешь друзей из своего круга.
Матт уставился на него с непониманием и страданием. Впервые Дейви назвал его «хозяин». Они ходили вместе в школу, сидели за одной партой, делали одинаковые уроки, вместе играли, ловили силками кроликов, плавали, бегали, перевязывали друг другу разбитые коленки, делили обед с пятилетнего возраста. Никогда за все это время Дейви даже не намекнул, что между ними существует разница. Матт не знал, что ответить, и, помолчав, он повернулся и как слепой побрел домой. Мальчик постепенно ускорял шаг, а затем, часто спотыкаясь, побежал.
Дейви следил, как уходил Матт. Горький комок застрял у него в горле. Слезы выступили на глазах, как он ни сдерживался, и стали медленно сползать по щекам. Он вытер их сердито кулаком. Сейчас не было времени для нежностей. Но он все также смотрел на уходящую, едва заметную темноволосую фигуру своего друга, его настоящего друга, пока та не скрылась из виду за линией колючих кустарников. Затем Дейви вздохнул и пошел в дом.
Глава 5
Дом «Голубая птица» был очень тихим местом на спокойной улочке Ганновера. Морис и Карелли, хорошенько выпив, направились туда. Они не помнили, кто первый предложил его посетить, и провели там всю ночь, точнее, весь остаток ночи. Сейчас в спокойном утреннем свете они всей компанией забрались на одну кровать. Оба брата сидели и болтали, ожидая, когда принесут кофе.
Морис беседовал со своей проституткой, проявлявшей неподдельный к нему интерес. Ее глаза светились умом. Девушка Карелли, склонилась тому на грудь и обхватила его руками. Она казалась менее игривой.
– Почему тебе всегда удается покорить сердца девушек? – немного сварливо спросил Карелли. – Тебе достаточно только поговорить с ними.
– Вероятно потому, что я говорю с ними, – добродушно ответил Морис. – В конце концов, это их работа, почему же они должны получать от нее удовольствие? Разговор вносит приятное разнообразие.
Карелли слушал эту болтовню с открытым ртом. Его подружка широко зевнула, улыбнулась и произнесла что-то невнятное.
– Что ж, – сказал он, – даже если я захочу последовать твоему примеру, мне никогда не понять их ужасный язык. Он звучит, как утиное кряканье.
– Полагаю, она клянется тебе в вечной любви, – рассмеялся Морис, поднимая руку, чтобы не мешать своей девушке, перегнувшейся через него, поговорить с подружкой по греху. Через минуту обе девушки вели милый разговор sotto voce [6] . Морис выпрямился и сказал:
6
Sottovoce (итал.) – вполголоса
– Итак, мой дорогой, теперь ты изгнан из Франции. Что ты собираешься делать, кроме выпивки и увлечения проститутками?
– Я не изгнан из Франции, только из французской армии, – уточнил Карелли.
– Одно и то же в данном случае и для тебя, и для Бервика. Для короля Людовика это, должно быть, было трудно.
– Трудно для него? Как ты можешь быть таким снисходительным, когда он признал Узурпатора королем Англии?
– Дорогой мой, он был вынужден, – ответил Морис. – Его вынудили отказаться от войны во Фландрии, и Узурпатор не упустил такой возможности, чтобы заставить короля Людовика подчиниться. Ты в курсе, что первый проект Ризвикского договора предписывал ему изгнать всю королевскую семью из Франции, но король Людовик не пошел на это.
– Кажется, ты знаешь все, – проворчал Карелли.
– Мы не отрезаны полностью от остального мира в Герренхаузене, – сказал Морис ласково, – и, кстати, Карел, уж если Людовик признал Вильгельма королем, то было бы неловко позволить королевскому сыну и королевскому кузену служить в его армии, не так ли?
– Как будет угодно, – отвечал Карелли, оставшись при своем мнении.
Морис улыбнулся.
– Какой же ты неприветливый после пробуждения, брат мой. Должно быть от вина. Когда ты пьешь только эль, ты жизнерадостный.
Карелли невольно улыбнулся.
– Так-то лучше, – промолвил Морис. – Расскажи-ка мне о своем приятеле Бервике. Он женился, я слышал. Он любит свою жену? Они счастливы?
– О, да, похоже на то. Он женился на вдове Патрика Личфильда, ты знаешь, а также взял на себя заботу о ее сыне. Мальчик обожает его. У них уже есть собственный ребенок. Но Бервик пришел в ярость, когда его вынудили оставить службу. Никто из нас не переваривает безделья в Сен-Жермене. Там так уныло сейчас! В любом случае мало чести быть простым наемником на содержании короля Франции. Принц Конти предложил Бервику свой дом под Лангедоком. Бервик с семьей уехал туда.
– А что он будет там делать, – поинтересовался Морис.
– Будет провинциальным господином, как он говорит. Но я не могу это понять. Его одолеет скука.
Послышался стук в дверь. Затем она открылась, впустив двух слуг с деревянными подносами с тарелками свежего белого хлеба, деревянными чашками и высоким кувшином, аромат, исходивший из него, наполнил комнату.
– А-а, кофе! – воскликнул Морис, отстраняя от себя девушку, чтобы освободить руки.
– Знаешь, когда мы были подростками и отец Сен-Мор рассказывал нам истории о Древней Греции и Риме, я обычно думал, что родился не в свое время. И каждый раз мечтал оказаться знатным римлянином. Но это было до того, как я выяснил, что в Риме не было горячего кофе.
Когда стол был накрыт, и лакей ушел, Морис опять спросил:
– Все-таки что же ты собираешься делать сейчас?
– Найду какую-нибудь другую армию для службы. Ратное дело, кажется, в самый раз для меня. И мне оно нравится. Это то, что я могу делать хорошо. И оно бесхитростно – никаких интриг, никаких сомнений, или загадок. Лишь приказы – осадить город, сделать подкоп под стену, захватить высоту, атаковать врага. Все предельно ясно.
– Бедный Карел, – с нежностью произнес Морис, – ты считаешь жизнь загадкой, так?