Шевалье
Шрифт:
– А ты? – задал вопрос Карелли, обращая свои темные глаза (характерная черта семьи Палатинов), на брата.
Морис взглянул на него на миг и сказал:
– Знаешь, если бы даже наша мать не сообщила нам, что она дочь принца Руперта, думаю, я бы об этом рано или поздно узнал. Твои глаза, например, все наши черты, унаследованные от матери, так похожи на черты тетушки Софи.
– Тебе нравится тетушка Софи, правда? Морис улыбнулся.
– Я сердечно люблю ее. Она чуткая, умная женщина. Она безусловно не ко двору здесь, в гнезде хамов... не бойся, никто из них не говорит по-английски... тебе, очевидно, известно, что Франческа Бард прибыла сюда некоторое время назад навестить мать Дадли Барда, бывшую когда-то любовницей принца Руперта. Тетушка Софи приняла ее и настояла, чтобы она обосновалась здесь насовсем. В настоящее время многие женщины того же положения, что и тетушка Софи, отказались бы приютить кого-нибудь вроде Франчески под своей крышей.
– Так они счастливы здесь?
– Не совсем, – отозвался Морис. – Многое мне не нравится. Я люблю тетушку Софи, но здесь больше нет никого, кто был бы мне хотя бы интересен. Остальные члены королевской семьи тупы, а бесспорный наследник Георг-Луис положительно неприятен.
Морис взглянул на девушек, чтобы узнать, заняты ли они хлебом, кофе и болтовней, и продолжал:
– Ты слышал о деле Конигсмарка?
– В общих словах. Там какая-то тайна.
– Действительно, тайна. Конигсмарк исчез. Кажется очевидным, что он убит по приказу или лично курфюрстом или его сыном. Георг-Луис развелся, с женой, на что имел все основания, хотя я до сих пор не верю, что она действительно изменила ему. Для нее это была только игра. Бедный глупый ребенок! Но ее поведение было неподобающим, и об этом все говорили. Но он не только развелся с ней, он также сослал ее в заточение в большой дом, стоящий вдалеке от ближайших селений. Он к тому же запретил ее навещать. Это уже просто со злобы. Бедное создание, она жила обществом и болтовней, – Морис покачал головой. – Нет, здесь достаточно много такого, что вызывает желание уехать.
– Ты собираешься уехать? – удивился Карелли.
– Скоро. Я не знаю куда, но мне надо куда-нибудь уехать. Может быть, в Италию. Ты помнишь венецианского посла в Сен-Жермен, который сказал мне: «Молодой человек, Италия – душа музыки, а душа Италии – Венеция»?
– Я помню, – ответил Карелли, – а я сказал...
– Ты сказал, что судя по его одеждам, драгоценностям и слугам, Венеция, безусловно, кошелек Италии.
Они оба, вспоминая тот случай, рассмеялись.
– У нас было нечто хорошее в Сен-Жермен, – произнес задумчиво Карелли.
– Конечно. Расскажи мне последние новости. Как наша матушка? И наша сестра – что с ней?
Заметив особенное выражение на лице Карелли, Морис настойчиво продолжил:
– Она, должно быть, стала красавицей. В десять лет уже почти женщина.
– Король определенно очарован ей, хотя, я думаю, больше ее познаниями и манерами, – уклончиво начал Карелли. – Он спрашивал нашу матушку, не может ли она отдать Альену в королевскую детскую в качестве компаньонки принцу Джеймсу и принцессам. Он обещал сделать Альену фрейлиной принцессы как только сформируется ее двор.
– Что ж, хорошие новости. Наша матушка должна быть довольна.
– Так и есть.
– Хотя ей будет одиноко без дочери. С ней рядом никого нет. Но скажи мне, ты не ответил, Альена красивая?
Карелли поднял на брата глаза, в которых отразилось беспокойство.
– Она самый прекрасный ребенок, какого я когда-либо видел. Она образована, грациозна и совершенна. Она поет как птица, играет на спинете [7] , ездит верхом, как амазонка, танцует, как лебедь, скользящий по глади озера, ведет разговоры на латыни, говорит по-французски и итальянски словно на своем родном языке. О, нет конца перечню ее достоинств. При всем этом она скромна и ласкова, как... – о, я не знаю.
7
Небольшой струнный щипковый музыкальный инструмент, разновидность клавесина
– И красива, – осторожно настаивал Морис, чувствуя, что где-то здесь кроется тревога Карелли.
– Словно маленькая фарфоровая статуэтка. Нежная белая кожа, глубокие голубые глаза, мягкие кудри темных волос, – Карелли остановился и проглотил комок в горле, – Морис, я думаю, что должен сказать тебе. Это жжет меня, как острие стрелы. Я обязан тебе сказать.
– Что ж, говори, дорогой братец. Что тебя беспокоит в нашей сестре?
– Вначале я не замечал, но она подросла, сходство стало таким, что невозможно ошибиться. Тогда я начал сопоставлять факты, замеченные мной, когда мы жили в Англии, и россказни людей, и слухи, которые нечаянно доходили до меня от слуг. Морис, она точная копия Мартина. Мартин... ее... отец.
Наступила тишина. Карелли смотрел на Мориса, ожидая, когда смысл сказанного дойдет до его сознания. Морис лишь улыбался, и Карелли вынужден был сказать более определенно:
– Неужели ты не понимаешь? Это значит, что... наша мать... была любовницей Мартина.
Морис тихо рассмеялся и пожал брату руку.
– О, Карел, и это все? Я знал это давно, уже не помню с какого времени. Конечно, они были любовниками. Конечно, Альена их ребенок. Иначе откуда ей взяться? Наш отец умер задолго до ее появления на свет. Ты думал, она – подарок Бога?
– Тебя это не заботит. Неужели это не шокирует тебя.
– Нисколько, – сказал Морис и, видя выражение Карелли, добавил, – видишь ли, Карелли, они не родственники. Между ними нет кровного родства. Она была мачехой Мартину, а это ничего не значит, всего лишь отношения, определенные законом. Вспомни, мы росли и считали его почти что своим отцом, он был для нас в большей степени отцом, чем родной отец. Так что почему бы нашей матери не относиться к нему как к мужу? Почему это задевает тебя?
– Но Альена, она нам сестра? Или дочь нашего брата? Я не могу это охватить.
– Какая разница? Все это только слова. В мире слишком мало любви, чтобы осуждать ее или отворачиваться от нее, когда мы с ней встречаемся. Мартин был замечательным и храбрым человеком, которому мы многим обязаны.
– О, я не обвиняю ее, – проговорил Карелли с какой-то горечью.
Морис беспокойно взглянул на него.
– Карелли, не давай семенам злобы против матери прорасти в твоей душе. Ненавидеть ее значит ненавидеть себя. Ты должен понять ее и простить, если чувствуешь, что прощение необходимо. Но ты не должен ненавидеть ее.
– Но как же я могу когда-нибудь поверить... когда-нибудь поверить... женщине? После этого?
– О, Карелли!
– Я так обожал ее. Она была и солнцем и луной для меня...
– Может быть, в этом суть. Почему бы тебе не считать женщину человеком, каким есть ты сам?
– Как я? Но я же мужчина. Морис ушел от ответа.
– Когда я уеду в Италию, ты навестишь меня? Может быть, ты найдешь там себе службу? – сказал он, резко меняя тему разговора. – И мы найдем тебе прелестную девушку для обожания. Говоря это, я думаю, о незаконченном деле, лежащем на мне. Вот об этом создании с ямочками на щечках.