Шейх Мансур
Шрифт:
(Л. 12)
бы образом наблюдать мне в полной силе закон для своего спасения. Я остался у него несколько дней, не говоря и не слыша ничего ни о войне, ни о войсках, ни о набегах, наконец, ни с чем, что бы можно было поставить в вину. Доволен будучи, что могу направить сему кающемуся путь ко спасению, я возвратился так, как и пришел, и, продолжая образ жизни бедного человека, я размышлял о блаженстве обоих миров, я проповедовал спасение моим братиям и каждому, желавшему внимать истине. В то время получил я посольство двух сыновей Миссоста Гедогшугле и Бекмирзая [9] . Гедогшугле, выслушав несколько нравственных уроков, ушел от меня на другой день, но Бекмирза остался пять или шесть дней до возвращения. С тех пор не слыхал и не видал я никого из Кабарды и никакого черкеса, да я никого из сего народа и не знаю, кроме двух сыновей Миссоста. Между тем, //
9
Кабардинский
(Л. 13)
поелику беспокойное свойство и различные склонности чеченского народа не хотели повиноваться спасительному нравоучению, то некоторые начальники предложили напасть на ингужской народ, несносный для нас, потому что не имеют ни законов, ни веры, ни исповедания. Со стороны народа сделано мне было внушение следовать за войсками. Чем более я старался удалиться от такового предложения, тем более принуждали меня к послушанию, но как наш народ в каждое мгновение переменяет свои мысли, то оный был внезапно расположен неким Гатши к тому, чтобы вместо нападения на ингушев итти прямо к городу Кизляру, не имеющему ныне никакого гарнизона и довольно богатому, чтобы приманить нашу хищность. Я всеми силами противился сему совету, приводя все возможные причины, даже следствия //
(Л. 14)
неминуемо опасныя таковаго предположения; но я проповедовал ушам глухим, никто не хотел верить мне, ни страшному порядку Россиян, ниже их силе. Сие засвидетельствуют Чапалов, Нурмирза-Гаджи, Ескир-Гаджи, Эмер-Хан, которые так как и я, хотели лучше итти противу ингушев, нежели в Кизляр. Но все сие убеждение было тщетно, мы принуждены были последовать стремлению и быть свидетелями неизбежной гибели, в которую неистовый жар ввергнул в тот день столь многих, хотя и храбрых, но нещастных людей, как они того и заслуживали. Я никогда не был столь далеко со своими товарищами, как тогда; я никогда не видел Кизляра и его окрестных мест; я ни с кем не имел переписки, но старался токмо всеми силами уговаривать свой народ, чтобы оный оставил воровское ремесло и не //
(Л. 15)
начинал непристойной войны с соседями, а еще менее — с Россиянами. По разбитии нас предложил мне Ахмет-Бек отправиться в Анапу, куда недавно прибыл Батал-Паша, желавший со мною познакомиться, Я согласился и меня тайным образом отвели до Лау-Кабака в Абассе [10] , оттуда двадцать человек проводили меня в Анапу. Батал-Паша принял меня совершенно хорошо, просил несколько вспомогательных войск от моего народа и, наконец, отправил меня для доставления ему оных. Я возвратился, объявил желание Паши, но не подкрепя оного своими убеждениями, никто не согласился туда отправиться и Паша известился об отказе чрез письмо, к нему посланное.
10
Область расселения абазинов в нынешнем Краснодарском крае.
Несмотря на то, Паша Батал хотел меня иметь при себе, он хотя меня пригласил и я повиновался; но едва прибыл я в Абассу, как уведомился в его нещастии.
Во время проезда моего из Алти-Кабака до Анапы, я старался от всех быть скрыто, и я был //
(Л. 16)
одет инаково. На пути знал я токмо Тада-бея в Малой Кабарде и Юсуф-Гатчи в Кимрикое. Наконец узнал я также Батыр-Гирея. Я думал найти Селим-Гирея, но его не было ни в Кимрикое, ни в близлежащих местах.
А как разбитие Батал-Паши сделалось известным в Абассе, то Батыр-Гирей не вывел более обещанных войск, он их уволил вместо того, чтобы отправить в Анапу, и когда хотел опять получить, то оныя были уже слишком разсеяны. Между тем, желая увидеть Мустафу-Пашу, я с пятью человеками пошел в Анапу; но едва мы туда прибыли, как увидели весь город, объятый Российской армиею. Я в своем углу пребывал спокойным, и когда Паша выставил белое знамя, то он велел меня призвать к себе и просил следовать за его жребием… Генерал принял нас под присягою и обещанием, что мы //
(Л. 17)
подобно прочим военнопленным получим после войны свободу и что я в Санкт-Петербурге буду иметь пристойное содержание. Я был сим доволен токмо для того, что имею случай исполнить для своего народа то, чего столь часто желал, ибо россияне взятием Анапы покорили всю Кубань и никакой народ не отважится более оной воспротивиться: но Чеченцы не упустят нарушать мира с тем большею удобностию, что их земля неприступная, в разсуждении их положения никто не может их настичь и я токмо один в состоянии уговорить их, чтобы они покорились России; но для меня бы нужен был один товарищ Фетте, который находится ныне в Аттаге, ибо в случае если бы принужден был лучше остаться здесь, то я могу словами сего все исполнить, что ему посоветую.
Впрочем, я не имею //
(Л. 18)
никакого знакомства в Константинополе, ни в Сочи, ни в Георгии [11] ,
(Л. 19)
1791 года июля 28 дня. Чеченец Мансур Тайным советником Шешковским через перевод коллежского советника Константинова на словах спрашиван и показал:
Родился он и взрос в одной из Чеченских деревень, называемой Алды, от роду ему 30 с небольшим лет. Отец Япили и мать Абызыз [12] давно уже померли. В живых имеет он в той же деревне двух родных братьев Тантый и Тыгай, жену по имени Чачи, сына Яса 8-и лет, дочь Рагмет 4-х лет и другую Намет году. В первых летах своей юности пас он овцы, а возмужавши, упражнялся в земледелии. Грамоте не учен, читать и писать не умеет, а выучил наизусть повседневные пять молитв. Сии в обыкновенный пять времен дня отправляемыя, при том главнейшие символы веры и должности закона. Когда же соотчичи его, как простой народ, так и ученые, почитающиеся духовенством, уклоняясь от путей закона, пали в различный заблуждения и отринув должное к Богу почтение, пост и молитву, стали жить развратно, утопая во всех родах злодеяний, то он, Мансур, вспомня смертный час, и ведая, что за неисполнение законом повеленных должностей, должен дать ответ Богу на страшном его судилище, и предположил сам себе твердой закон, не следовать худым примерам своих соотчичей, жить набожно, и никогда не отставать от молитв и поста. Когда же начал с твердо-стию и постоянством исполнять сей свой обет, //
11
Грузия.
12
Неправильно записанные имена родных Мансура дают хорошее представление о качестве перевода и его соответствии подлинным словам шейха.
(Л. 20)
то ближние соседы его и все той деревни жители, видев порядочную его жизнь и постоянную набожность, начали один по другому к нему прилепляться, и слушая внушаемые им наставления, в короткое время все, раскаявшись в своих грехах, обратились к путям закона.
Скоро разнесся слух о сем во всех чеченских селениях, народ толпами стекался к нему, Мансуру, слушать его поучения и каждой, принеся покаяние, обращался к добродетелям, так что, наконец, не только простой народ, но и духовенство, одобряя его наставления, являли свое к оным уважение, и в знак ево, Мансурова пред ними преимущества, нарекли его Шейхом (Шейх значит старец или законник). Тогда, видя он в народе такое к нему уважение и послушание, советовал каждому не делать зла друг другу, как своим одноверцам, так равно и иноверцам, наипаче же Россиянам, яко сильному и военному народу. Почему Чеченцы и обходилися с Россиянами весьма дружественно и расположены были навсегда хранить доброе согласие вследствие того и удовлетворяли многие требования начальников войск российских. Посреди всего сего некто из завистников его Мансурова в народе уважения чеченец Алаши Баташ внушил начальнику российских войск Ивану Дмитричу [13] , будто он, Мансур, возбуждает чеченцев к принятию оружия против России и тому подобное. Чеченцы, в том числе и он, Мансур, не ведая в том ничего не только вооружений, даже и нужной //
13
Вероятно, имеется в виду генерал Иван Варфоломеевич Якоби — командующий на Кавказе во время нападения царских войск на аул Алды в 1783 году.
(Л. 21)
предосторожности не имели до тех пор, пока увидели уже внутри своих селений немалой отряд Российских войск, предающий все встречающееся ему огню и мечу. Тогда всяк из них, оставя свое жилище, убегал в горы, домы и пожитки расхищены и созжены, наипаче деревня Алды, в которой Мансур жил, превращена в пепел, и имение его разграблено; когда же Россияне занимались таким опустошением, тогда чеченцы, собравшись в горах, и повестя всем своим единородцам, вооружились так, как в такой внезапности успеть могли, и на возвратном оного отряда пути вступили в сражение. Тут чеченцы с великим своим уроном одержали верх, половина почти оного отряда побита, а остальные ушли.
Сей неожиданный им, Мансуром, и чеченцами от российских войск поступ был поводом тому, что чеченцы в отмщение за причиненной селениям их вред предприняли было учинить набег на Кизляр. Но как не доходя еще до означенного места небольшая чеченцов партия, впереди следовавшая, встретясь с такою же малочисленною российскою партиею, подрались, и россияне, одержав верх, оную прогнали назад, то и большую толпу составившие чеченцы пришед в размыслие, возвратились в свои жилища. Окончив там свои военные поиски, после сего вознамерился он, Мансур, исполнить обряд закона, состоящий в посещении Мекки, и на сей будто конец отправился в Анапу с четырьмя другими //