Шифропанки: свобода и будущее Интернета
Шрифт:
ДЖУЛИАН: То есть мы подвергаем цензуре публикатора, а не читателя.
ЭНДИ: Именно. Логичнее было бы запретить смотреть что-то. Я согласен с тем, что не всякая информация должна находиться в открытом доступе для всех и каждого, – риторику ненависти иногда сопровождают адреса тех или иных людей, что может привести к ситуациям, которые мне не нравятся.
ДЖУЛИАН: Энди, но это же так по-немецки. Чтобы сделать что-то, чтобы решить, что приемлемо, а что нет, нужен комитет, но сперва назначить членов комитета, а для этого – запустить процесс назначения членов комитета…
ЭНДИ: Да, у нас такой фигни полно. Те же массовые убийства во время Второй мировой войны – нацисты тщательно описывали все, что делали, составляли реестры захваченной собственности. Бюрократическая машина работала вовсю. Можно сказать, что немцы необоснованно убили много людей – истинная правда, – но делали они это как бюрократы. Такова Германия.
ДЖУЛИАН: Когда необходимо решить, что подвергать цензуре, а что нет, нужно сделать две вещи. Во-первых, создать техническую архитектуру,
ЭНДИ: Знаете, у нас в Германии есть одно хорошее правило…
ДЖЕЙКОБ: Только одно?
ЭНДИ: Правило такое: если закон нельзя исполнить, он не имеет права на существование. Когда закон не имеет смысла, скажем, если он запрещает ветряные мельницы или что-то в этом роде, немцы говорят: «Ладно, забудем». Нас с вами вдохновляет интернет образца первых лет, когда он только начинал развиваться, – инфопоток был свободен: никто его не ограничивал, не блокировал, не подвергал цензуре, не фильтровал. Распространив наше понимание свободного инфопотока на всю планету – а в каком-то приближении это явление планетарного масштаба, – мы увидим, конечно, что он повлиял на власть, на то, как она проводит в жизнь решения, на цензуру, как предварительную, так и по факту или любую другую. Мы все знаем о возникающих на этой почве конфликтах. Вопрос заключается в том, какова наша концепция власти, ну или будущей послеправительственной организации, ППО, – возможно, одной из первых ППО стал проект WikiLeaks, – потому что я не уверен, что правительства отдельных стран в состоянии решить проблемы этой планеты вроде экологических.
ДЖУЛИАН: Правительства тоже в этом не уверены – неясно, где проходит граница между ними и прочим миром. Правительства размыты. Они расположены в физическом пространстве, а WikiLeaks занимает часть пространства в Сети. Интернет-пространство включено в физическое, однако отношения между ними настолько сложны, что второе не может даже сказать, что первое – это его часть. Вот почему появилось понятие киберпространства, какого-то иного мира, который существует вне нашего, – из-за того, что интернет не связан с физическим миром напрямую, сложен и универсален. Один и тот же файл в интернете можно прочесть в любой точке земного шара как в настоящем, так и в будущем – отсюда универсальность. В этом смысле проект WikiLeaks, занимающий киберпространство и наловчившийся перемещать информацию, невзирая на препятствия в физическом мире, можно назвать организацией из эпохи, в которой государств уже нет, – нас нельзя контролировать географически. Я не хотел бы доводить аналогию до абсурда – все-таки я сижу под домашним арестом. Принудительная сила государства очевидным образом действует на всех людей, где бы они ни находились. Но журналисты любят делать акцент на том, что мы – средство массовой информации, не привязанное ни к одной стране, и они правы, когда подчеркивают последнее обстоятельство. Я всегда говорил: «Как вы думаете, что представляет собой компания Newscorp? Это огромная транснациональная корпорация». Однако Newscorp структурирована таким образом, что на ее ключевые компоненты может влиять власть. Вот почему компании пришлось так нелегко, когда в Великобритании разразился скандал с телефонной прослушкой, вот почему Newscorp пытается присосаться к американскому истеблишменту. Но если ее активы – это в основном информация, организация может стать транснациональной настолько, что уничтожить ее будет непросто – из-за криптографии. Поэтому нас поместили в финансовую блокаду – прочие наши стороны подавить труднее [121] .
ДЖЕЙКОБ: Давайте взглянем на настоящее оптимистически и вернемся к тому, о чем мы говорили. Ты спрашивал, как меня притесняли, ты спрашивал о цензуре в странах Запада, и я говорил про обамовскую программу точечных убийств, о которой говорят, что она законна, потому что состоялся судебный процесс и убийцы исполняют приговор.
ДЖУЛИАН: Это был тайный судебный процесс.
ДЖЕЙКОБ: Все это можно привязать к Джону Гилмору. Один из его исков касался права анонимно перемещаться по США, и судья в итоге сказал буквально следующее: «Слушайте, нам нужно свериться с секретными правовыми актами. Мы заглянем в эти акты и поймем, можете ли вы делать то, на что вы имеете право, или нет». Они заглянули туда и обнаружили, что Гилмор имеет право перемещаться анонимно – они никак не ограничивали его права. Он так и не узнал, что это за акты, а власти по итогам выигранного им процесса изменили политику управления безопасностью перемещений и Министерства национальной безопасности – оказалось, что права граждан ограничены секретными актами в недостаточной мере [122] .
ДЖУЛИАН: Теперь они ограничены больше прежнего?
ДЖЕЙКОБ: По сути – да, закон стал требовать от тебя еще больше бумаг. Важно заметить, что программа точечных убийств, притеснение людей на границах, цензура в интернете, цензура, которую корпорации осуществляют по требованию властей и по требованию менеджеров самих корпораций, все явления подобного рода – звенья одной цепи. Все они доказывают, что государство присвоило себе слишком много власти в сферах, где мы эти явления наблюдаем. Сконцентрированная в данных сферах власть привлекла людей, которые ею злоупотребляют или хотят еще больше власти. И даже когда ее применение оправданно, мы видим, что мир стал бы лучше, если б не был настолько централизован, если б не шагал к авторитаризму. Запад в этом смысле ничем не отличается от других стран – как оказалось, сидящий над нами царь кибербезопасности не слишком-то отличается от царя, который полвека назад распоряжался в какой-нибудь другой стране силами внутренней безопасности. Мы создаем такие же авторитарные структуры контроля, они привлекают тех, кто хочет ими злоупотребить, и при этом мы пытаемся сделать вид, что на Западе все по-другому. У нас все то же самое, потому что есть единая шкала власти от авторитаризма до либертарианства. Я имею в виду не американскую систему политических партий, я имею в виду, что на этой шкале США очень далеки от СССР, но по многим, очень многим параметрам они куда ближе к СССР, чем Христиания, автономное самоуправление в Копенгагене [123] . И, подозреваю, еще дальше от потенциального утопического мира, который появился бы на Марсе, если б мы основали там новую колонию. Там мы создали бы общество, далекое от тоталитаризма и авторитаризма настолько, насколько возможно. Такого общества у нас нет, и это наше поражение.
ЖЕРЕМИ: Соглашусь: все эти темы связаны между собой. Обсуждая концентрацию власти, мы опять же говорим об архитектуре системы. Обсуждая цензуру в интернете, мы говорим о централизации власти, которая решает, к чему можно иметь доступ, а к чему нельзя, и о том, правомерна ли цензура – правительственная или частных компаний. Вот вам пример: провайдер Orange на несколько недель перекрыл доступ к нашему сайту laquadrature.net. Тот попал в список веб-страниц, на которые не допускались лица моложе 18 лет. Вероятно, мы упомянули детскую порнографию, когда высказались против цензурного законодательства, или, может быть, мы не понравились провайдеру, потому что не одобряем его политику, направленную против сетевой нейтральности, и выступаем за закон, который запретил бы таким, как он, ограничивать сетевую коммуникацию [124] . Нам об этом не скажут. Но здесь мы имеем дело с частным бизнесом, который на уровне сервиса перекрыл доступ к информации в интернете. Я вижу здесь главный риск, и он связан с властью, которую мы даем Orange, или правительству КНР, или кому-то еще.
ДЖЕЙКОБ: Уточнение: когда ты говоришь о частном бизнесе в Великобритании, ты имеешь в виду, что этому провайдеру принадлежат все коммуникации, оптоволоконные соединения и т. д. – или же что он использует ресурсы государства? Кто выдает ему лицензию на беспроводную передачу? Государство с ним вообще не связано? Есть ли у этого провайдера обязанность заботиться о клиентах?
ЖЕРЕМИ: У таких провайдеров есть лицензии. То ли власть, то ли бизнес меняют архитектуру интернета – вместо единой универсальной сети нам предлагают балканизированное множество маленьких субсетей. Мы все время обсуждаем глобальные проблемы, будь то летящая в тартарары финансовая система, или коррупция, или геополитика, или энергетика, или экология. Сегодня, когда человечество столкнулось с такими проблемами, у нас есть глобальное средство связи, благодаря которому улучшились коммуникация, распространение знаний и участие в политических и демократических процессах. Я подозреваю, что глобальная универсальная Сеть – единственный инструмент, каким мы располагаем, чтобы решить глобальные проблемы, поэтому битва за свободный интернет – наша главная битва, и мы все здесь несем ответственность за ее исход.
ЭНДИ: Я полностью согласен: нам нужно убедить людей в том, что интернет – это универсальная сеть со свободным потоком информации; нам нужно не просто констатировать данный факт, но и обличать компании и провайдеров, которые предлагают нечто, называющееся интернетом, но на деле им не являющееся. Однако мне кажется, что мы не ответили на ключевой вопрос, касающийся фильтрации данных. Я приведу пример проблемы, которую нам необходимо решить. Лет десять назад мы протестовали против так называемых умных фильтров компании Siemens. Это одна из крупнейших телекоммуникационных фирм в Германии, производитель разведывательного ПО. Siemens торговал программами-фильтрами, которые позволяли, например, сделать так, чтобы работники данной фирмы не могли зайти на сайт профсоюза и прочесть о своих трудовых правах. Кроме прочего, эти фильтры блокировали и компьютерный клуб Chaos, что нас очень расстроило. Якобы у нас имелся «преступный контент» или что-то такое. Мы подали на Siemens в суд. А на выставке решили организовать большой митинг протеста и окружить стенды Siemens, чтобы люди шли через нас, как через фильтр. Забавно было то, что мы объявили об акции на нашем сайте, чтобы привлечь максимум народа, а работники Siemens ни черта о ней не знали – они использовали те же программы-фильтры и не могли прочесть предупреждение, хотя мы и не думали его скрывать.
ДЖУЛИАН: Пентагон установил у себя фильтры, не пропускающие любое электронное письмо со словом WikiLeaks. Работающие по делу Брэдли Мэннинга следователи, разумеется, рассылали имейлы о WikiLeaks за пределы Пентагона, но не получили ни одного ответа – система отфильтровала все письма, в которых содержалось это слово [125] . Государство национальной безопасности может сожрать само себя.
ЭНДИ: Что возвращает нас к главному вопросу: существует ли такая штука, как информация с негативным воздействием? Или, с точки зрения общества, нужна ли нам цензура в интернете, потому что она полезна для общества в целом? Даже если мы говорим о детской порнографии, можно сказать: «Погодите, детская порнография высвечивает проблему – насилие над детьми, а чтобы решить проблему, мы должны иметь о ней представление».