Шипка

Курчавов Иван Федорович

— Но при чем же тут вы? — недоумевал Сергей.

— Не я, а дивизия, которой командовал отец. У государя императора есть не один, не два, а много родственников, и все они хотят иметь высокие должности. А государь император у нас добренький. Вот и решил он из двух дивизий сделать четыре бригады. Теперь должностей хватило на всех.

— Не исключено, что они окажутся прекрасными полководцами, — предположил Сергей.

— Нет! — Скобелев безнадежно махнул рукой. — Я их хорошо знаю, Верещагин! Родственники царя отчасти и мои родственники.

Его высочество герцог Евгений Максимилианович женат на моей родной сестре Зинаиде Дмитриевне. Если бы у меня спросили, что ему можно доверить, я сказал бы, что только роту, да и то после окончания военного училища. А теперь им дали но бригаде, и Евгению Максимилиановичу, и Николаю Максимилиановичу. Третьему брату, малышу Сереже, бригаду пока не нашли, но он уже флигель-адъютант, с него хватит и этого!

— Герцогам, видимо, нельзя давать низкие должности, — промолвил Верещагин, не знавший, что и ответить Скобелеву.

— А при чем тут я или мой отец? — рассердился Скобелев.

— Вы тут пострадали невинно, — искренне посочувствовал Верещагин.

— Пострадает еще и русская армия, а это похуже! — бросил Скобелев.

Он еще раз прочитал рекомендательное письмо, внимательно посмотрел на Сергея и спросил:

— Чего же хочет Верещагин-младший?

— Воевать, — быстро ответил Сергей.

— И, конечно, отличиться?

— И, конечно, отличиться, — подтвердил Сергей.

— А вы странные люди, Верещагины, — произнес с ухмылкой Скобелев. — Я получил письмо от вашего брата, от Александра. Просит взять его на самую трудную должность.

— А чем это плохо?

— Тем, что у меня при самой трудной должности могут убить в первом же бою.

— Скажите, ваше превосходительство, а не лучше ли геройски погибнуть в первом бою, чем трусом в последнем? — спросил Сергей.

— Вы задали мне нелегкий вопрос, — проговорил Скобелев, теребя щетками рыжие бакенбарды. — Героем почетно погибать в любом бою. Быть трусом плохо и в первом, и в последнем бою.

— Поэтому меня брат и рекомендовал только к вам, — медленно проговорил Верещагин.

— Это я понимаю.

— Вы знаете, ваше превосходительство, я почему-то никог да не задумывался о своей судьбе. Убьют — значит, так нужно, — сказал Сергей.

— А я, грешный, всегда думаю о своей судьбе, — сознался Скобелев. — Мне почему-то хочется стать или фельдмаршалом, как Кутузов, или генералиссимусом, как Суворов!

— Мое желание более скромное: я хотел бы получить такой же крестик, какой получил мой старший брат.

— А вы его и получите, — заверил Скобелев.

— Самое главное мое желание — повоевать, — сказал Верещагин.

— Повоюете. Конь у вас есть?

— Коня мне дал Василий, но с условием: срочно вернуть.

— Ему он пока не нужен, отсылать не торопитесь, — посоветовал Скобелев. Он подозрительно оглядел Сергея с ног до головы. — Во что же вас одеть, Верещагин?

— А я одет, ваше превосходительство, — не понял генерала Сергей.

— Одет, но не для войны, — возразил Скобелев. — Ладно, что-нибудь придумаем! А теперь отдыхайте!

— До каких пор? — спросил Сергей.

— Пока генерал Скобелев получит должность. Хотя бы командира роты.

— Дадут и больше, — в тон ему проговорил Сергей.

— Наверное, — подтвердил Скобелев.

Верещагин распрощался и вышел на улицу небольшого селения, в котором расположился штаб Передового отряда. И сразу же встретил князя Жабинского, которого знал по Парижу.

— Верещагин! — закричал тот, осаждая лошадь. — А вы тут зачем?

— Воевать, — повторил как самое заветное Сергей.

— Воюют военные. Штатские могут отдыхать. Для военных это самая прекрасная пора, Верещагин! Как видите, я уже капитан и у меня на груди желанный орден!

— А у моего брата — Георгиевский крест, — заметил Сергей. пожелавший хоть немного урезонить самодовольного князя.

— Случай исключительный, — сказал Жабинский.

— Но не единственный, — уточнил Верещагин.

— Тогда желаю удачи! — бросил Жабинский, — Я только что вернулся с передовой линии.

— А я как раз туда и спешу, — улыбнулся Верещагин.

IV

После боя на Систовских высотах рота подпоручика Бородина не имела серьезных стычек с противником. Вперед па рысях проскакали гусары и драгуны с конной артиллерией, давая понять, что идущим позади не будет жаркого дела и матушка-пехота может довольствоваться подсчетом трофеев, захваченных авангардом Передового отряда.

— Что же, турки и воевать больше не будут? — спросил озадаченный Шелонин у Егора Неболюбова, — Какой день идем, а турок не видим!

— Сейчас мы на них, Ваня, посмотрим, а дурака валять будут, то и потрогаем, — глухо отозвался Неболюбов.

— Какие это турки? — махнул рукой Шелонин. — Это как наши мужики — чего взять-то с них!

— Эх, Ваня, Ваня! — остановил его Неболюбов. — Плохо ты еще знаешь турок. Как бы сказал Панас Половинка: погано ты их уразумел. Много в твоей деревне ружей и ятаганов? То-то и оно! Ни одного. А тут в любом доме на каждого мужика приходится ружье да ятаган. Что ни деревня, то пеший батальон!

Рота получила распоряжение завернуть в сторону и обезоружить турецкую деревню. Задание не совсем боевое, но кому-то и это надо делать! Шелонину было бы приятней идти вместе с гусарами на Тырново: там, слышно, и войска турецкого много, и обороняться турок будет отчаянно. А здесь!..

Они пришли в деревню запыленные и усталые, изнемогающие от жажды. Пить хотелось так, что, казалось, колодца мало. Но ротный пить запретил: всякое могли сотворить турки! Чего им стоило подсыпать в колодец яду? Собирались они покорно, но смотрели на русских зло и настороженно. Женщины прикрыли лицо темной чадрой и старались не глядеть на солдат. Ребятишки бычились и таращили на пришельцев черные, ненавистные глаза.