Шипка
Шрифт:
— Вы с Иваном залызли швыдче, — ответил Панас.
— Был бы в нашей роте — и ты бы залез сюда первым, — сказал Егор.
— Хотив бы я, та не выйшло, — оправдывался ГТанас.
— Ладно уж! — снисходительно махнул рукой Егор — Прощаем мы тебе, Панас. Без тебя и мы не были бы здесь: нас так потрепали турки, что ай-ай-ай!
— Нам теж лиха було, — утомленно проговорил Панас.
— Зато какую красоту отвоевали, матерь божья! — Неболюбов обвел рукой круг. — Туркам сюда не ходить нет! — Он заулыбался радостно и приветливо и стал хлопать Половинку по его опущенному плечу. — Как думаешь, Панас, а что бы сказал твой Шевченко, поднимись он на эту гору?
— Тарас-то? — удивился
— И кайданы на болгарах порвем, — решительно проговорил Егор, — и волю их злой турецкой кровью окропим, все еще будет, все еще впереди!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
I
Всякий военный поход может иметь удачи и неудачи, победы и поражения. Удачи, конечно, зависят не от счастливой звезды или фатального везения. Тут все решает и умная подготовка операции, и обеспеченность армии всем необходимым, и пали-чие резервов, и, что особенно важно, боевой дух тех, кто пойдет в атаку и одолеет противника в трудном сражении. Безусловно, огромную роль играет предводительство войсками. Хорошо, когда их возглавляет талантливый, а еще лучше — гениальный полководец.
Русская армия имела высокий боевой дух. Ее вели в бой смелые и мужественные офицеры. Поначалу кампании сопутствовала удача: и переправа через широкий быстрый Дунай, и освобождение от турок большого пространства на правом берегу, и стремительный налет на древнюю болгарскую столицу Тырново, принесший ощутимые потери туркам.
Поход на Балканы Передового отряда Гурко тоже был благополучным и обнадеживающим: очень важные высоты оказались в руках русских. Правда, атакующим помог и паниче-
ский бег с этих высот Халюсси-паши; но паша верно оценил обстановку и понял, что наступление русских будет продолжаться, а если так — ему не избежать окружения и позорной капитуляции.
Успех имел и Западный отряд, захвативший третьего июля старую турецкую крепость Никополь, пленивший семь тысяч турок при ста трех орудиях и шести знаменах.
Бои шли между рекой Янтрой и Кара-Ломом, русские войска продвигались по Дунаю к Черноводам и Кюстендже, а стычки, большие и малые, имели место во многих других пунктах. Что же касается Кавказской армии, то у нее все шло с переменным успехом и неудач здесь было больше, чем удач: то она заняла Баязет, Кагызман, Диадин, Кара-Килиссу, Алашкерт и Зайдекан, то оставила Сухум, сняла осаду Карса и покинула Баязет.
Люди, непричастные к военному иркусству и оценивающие бои только по слухам или газетам, были готовы прийти в отчаяние: Россия, объявив войну Турции двенадцатого апреля, в конце июня все еще находилась неподалеку от Дуная и очень далеко от Константинополя. Специалисты, искушенные знаниями военной истории, считали, что все идет нормально, хотя и могло быть лучше.
Павла Петровича Калитина прежде всего интересовало дело, ради которого он мог бросить все на свете и пуститься за тысячи верст, сменив тишину и покой на кромешный ад. Со своим новым положением и должностью он успел смириться, но не мог спокойно относиться к тому, что находится в обозе Передового отряда и всей наступающей русской армии. Он был согласен с тем, что болгары, составляющие его
Калитин обрадовался, когда часть его людей попала в штурмующие колонны при взятии Шипкинских высот. И теперь четыре болгарские дружины и Киевский гусарский полк движутся прямо на Эски-Загру [22] , из которой получено спешное письмо: поторопитесь, братья, иначе болгары будут уничтожены.
Калитин ехал впереди своей дружины на резвом, отдохнувшем коне. То они передвигались по живописной долине у реки Тунджи, то спустились в ущелье и маршировали под звон горного ручья. Странно устроен военный человек: чем быстрее приближалось место, где мог завязаться бой, а возможно, и настоящее сражение, тем собраннее и бодрее становились люди. Только на время прекратились шутки да затихли песни.
22
Ныне Стара-Загора.
Позади раздались выстрелы. Калитин остановил коня и при-слушался. Стреляли с каменного утеса, повисшего над ущельем, но отвечали и с ущелья. Он повернул лошадь и поехал на выстрелы. Когда он подъехал совсем близко к месту пальбы, то увидел плачущего Иванчо, его отца и группу ополченцев. Одни что-то говорили парню и старались его успокоить, другие весело хохотали и хлопали Иванчо по плечу. Стоило Калитину подъехать ближе, как голоса и смех мгновенно затихли.
— Что тут у вас случилось? — спокойно спросил Калитин.
Раздались оживленные, задорные возгласы:
— Иванчо не удари [23] .
— Турци пожалел!
— Турци головы подставляли, а он во врабца [24] целился!
Иванчо поднял большие карие глаза, казавшиеся очень прозрачными оттого, что в них были крупные слезы.
— Неправда, ваше благородие! — обиженно воскликнул он, — Я правильно целился, ружье у меня лошо [25]
23
Не удари — не попал (болг.)
24
В р а б е ц — воробей (болг.)
25
Л о ш о — плохое (болг.)
— А где же ты турок увидел? — участливо спросил Калитин.
— Да вон там! — Иванчо показал рукой на утес. — Они там были! Ик никто не видел, а я видел. Стреляли они не по мне, а вот сюда, где мой татко стоит. Я прицелился и выстрелил, прицелился и выстрелил. И не одной пулей… Убежали турци! — закончил он совсем убитым голосом.
Калитин слез с лошади. Ему не хотелось огорчать парня, и он взял у него ружье, посмотрел, вскинул, прицелился. Понимал, что от ответа будет зависеть настроение подростка.