Шипка
Шрифт:
— Ура-а-а! — закричал Неболюбов громким и словно надорванным голосом. «Ура» повторил и Шелонин. Из леса к ним подбежало еще несколько десятков человек. Они смотрели на вершину освещаемую сотнями огоньков-выстрелов, исступленно кричали «ура» и не знали, что делать дальше: идти в штыки или повернуть назад и укрыться за толстыми буковыми деревьями. Между тем отставшие солдаты вышли на опушку
— Ко мне! — закричал Бородин, размахивая обнаженной саблей.
Он выждал, когда его окружит вся рота. Подпоручик тяжело дышал, взгляд был суров. Освети его сейчас полная луна, все бы увидели, что Бородин до крайности бледен.
—
Рота закричала «ура» вразнобой и побежала вслед за своим командиром. Уже начало понемногу светать, и Шелонин отчетливо увцдел перед собой гряду камней, над которыми продолжали вспыхивать яркие огоньки выстрелов. Пули угрожающе свистели над его головой, но ни одна из них пока не задела. Он видел спину подпоручика Бородина и его шашку, сверкающую при вспышках выстрелов. Страха уже не было. Ему вдруг захотелось настоящего дела. Шелонин сноровисто перемахнул через каменную гряду и увидел двух турок, все еще целившихся в сторону лесной опушки, от которой бежало много людей. Иван с силой ударил ближайшего к нему турка и проколол его штыком. Штык не встретил сопротивления и вошел словно в подушку. Для верности он ударил еще раз. И тут заметил, что другой турок переводит ружье в его сторону. Он вот-вот прикончит его своим выстрелом. Иван трахнул штыком по Пибоди. В то же мгновение ружье турка выстрелило, и пуля высекла искру в камне, лежавшем неподалеку от ног Шелони-яа. Иван подскочил к турку и с яростью всадил в него штык. Схватив ружье, побежал к вершине, за которую должен начаться бой.
Он увидел Занятые ротой два редута, но третий, левый, все еще яростно огрызался ружейным огнем и не позволял приблизиться. Егор стоял рядом с подпоручиком и смотрел на ощетинившийся редут. «Никак не можем понять, — пояснил он Ивану, — кто там: наши или турки? Должно быть, наши!..»
— За мной! — прежним хрипловатым голосом воскликнул Бородин и, не вкладывая саблю в ножны, бросился к редуту.
— Балясный, я Бородин! — крикнул он своему однокашнику, который должен был подоспеть с другой стороны и занять этот редут.
Балясный не ответил. Ответили турки — частым и прицельным огнем. Бородин приказал залечь и ждать новой команды. Он не успел прийти к верному решению, как на той стороне редута, совсем близко от него, раздалось дружное «ура». Тотчас на редут высыпало несколько десятков, русских стрелков, все еще кричавших «ура» и звавших сюда своих товарищей, наступавших справа. Среди этих неистово кричавших Шелонин заметил человека в штатском. Он размахивал ружьем, как палкой, и что-то кричал, разъяренный и возбужденный недавней схваткой.
Бородин, Неболюбов, Шелонин — все, кто лежали сейчас перед редутом, поднялись и побежали вперед; и хотя уже не надо было кричать «ура», они продолжали ободрять себя этими воинственными кликами. Иван рассмотрел, что лицо штатского в крови, что приклад и штык его ружья тоже в крови. Штатский вдруг с силой приложил ружье к ноге и громко, молодцевато крикнул, обращаясь к подпоручику Бородину:
— Бесчинный Верещагин заколол двух турок, а одного ухлопал прикладом!
— Прекрасно, бесчинный Верещагин! — улыбнулся Бородин и протянул Сергею руку. — Много вы тут наколотили!
— Много, — подтвердил Верещагин.
Турок было навалено действительно много. Шелонин пробовал пересчитать, дошел до полсотни и махнул рукой: пусть другие считают!
—
— Что заслужили, то и получили! — быстро отозвался Шелонин.
V
Казалось, все предвещало удачу: и удобные позиции, основательно подготовленные турками, и новые подкрепления, состоявшие из свежих, нетронутых сил, и доставленные на вершину тысячи патронов, и даже ласкающее взор нежное голубое небо, украшенное причудливыми рисунками белых облаков. Подпоручик Бородин, явно довольный первым, хотя и нелегким успехом, ходил по турецкому редуту и добродушно наставлял, как вести себя дальше, если туркам вздумается лезть на свое бывшее укрепление.
Пока что слышались одиночные выстрелы, и Шелонин, в силу своей военной неопытности, полагал, что турки просто дурачатся или пытаются нагнать страх, сами насмерть перепуганные дерзкой вылазкой русских. Вдруг за каменным бруствером шлепнулся снаряд. Иван едва успел спрятать голову, как громыхнул разрыв и по камням со свистом ударили осколки. Это, вероятно, была пристрелка, так как минут через пять турецкая батарея стала бить залпами, осыпая площадь тысячами осколков. Выглядывая в перерывах между залпами из своего укрытия, Шелонин заметил множество красных фесок, мелькавших в ближайшем кустарнике.
— Ваня, не робей! — сказал лежавший рядом Егор Небо, любов. — Турки сюда не полезут, ты им не нужен!
— Почему? — удивился Шелонин.
— Им нужны драгуны!
— Почему? — повторил свой вопрос Иван., — У них портки красные. Из одной порточины десять фесок выходит!
— Тебе бы все шутить! — недовольно проворчал Шелонин.
Подполз Верещагин, устроился рядом с Шелониным.
— Вы бы побереглись, барин, — пожалел его Иван.
— Отчего же, голубчик, я должен поберечься, а ты нет? — спросил Верещагин, удобно прилаживаясь со своим ружьем.
— Солдат я, барин, мне положено, — ответил Шелонин.
— Солдатом можно быть и без погон. Я солдат по велению сердца. И не барин я тут, а такой, как и ты. Как тебя звать, солдат?
— Иваном, Иван Шелонин, — А я Сергей. Можешь называть меня Сергеем Васильевичем. Я старше тебя по возрасту. А родом ты откуда, солдат? По выговору ты псковский.
— Псковский, скобарь [21] я.
— Земляки, значит. А я из-под Вологды…
Турки вынырнули из-за кустов и стали строиться в ряды. Местность огласилась криками: «Алла! Алла!» Было в этих криках что-то отчаянное, жестокое и неумолимое.
— Сейчас пойдут в атаку, держись, Иван! — сказал Верещагин.
— Ваня, не боись! — ухмыльнулся Неболюбов. — Помни про красные портки!
Турки перешли в наступление. Истошные голоса звали на помощь аллаха и что-то кричали еще. Иногда турки останавливались, чтобы дать залп из ружей, и снова двигались к редуту. Шелонин уже видел их лица, с усами и без усов, с бородами и без них. Издали они показались ему очень свирепыми.
21
Ироническое, насмешливое прозвище жителей Псковской губернии. По преданию, оно появилось во времена Петра Первого; тогда псковичи по указу царя изготовляли хорошие скобы для строящегося русского флота.