Шиповник и Ворон
Шрифт:
— Ты в порядке? — бросает она через плечо.
— Да, — кашляю в кулак и указываю в сторону от тропинки, — здесь водопад неподалеку.
Глаза Ши округлились от удивления.
— Ты можешь смотреть глазами своего ворона?
— Все двоедушники так могут.
Ворон опускается ко мне на плечо и растворяется зеленоватой дымкой, впечатывается в грудь, вливается в вены жидким пламенем и обдает болезненным жаром мои кости. Сдавленно охаю, когда его ощущения скручиваются с моими в тугой клубок, когда чувства переплетаются, а я не в силах разделить
Жадно втягиваю носом раскаленный воздух, он печет горло, разрывает меня изнутри, но мысли медленно упорядочиваются, а перед глазами пропадает мутная красноватая пелена. Я вижу беспокойство на лице Ши, серые глаза темнеют, как небо, затянутое грозовыми тучами. Тонкая рука тянется ко мне, касается плеча, и меня прошивает жаром до самой поясницы. Рефлекторно отталкиваю ее ладонь, грубее, чем собирался. Девчонка делает шаг назад и поджимает тонкие губы.
— Раз в порядке, то пойдем быстрее, — бросает резко и отворачивается.
Шиповник
Время тянется бесконечно, как и воздух, который обвивает лодыжки и запястья плотными жаркими лентами. Приходится стянуть куртку и обвязать ее вокруг пояса, потому что в плену плотной ткани я медленно поджариваюсь, почти чувствую запах паленого. Дома лето было щадяще-теплым, а зима никогда не кусала морозом. Эта же планета походила на раскаленную сковородку.
Спустя час я почувствовала прохладу. Шум, раньше напоминавший слабый шелест листьев под ногами, усилился. Мы медленно подбирались к водопаду, о котором сказал Герант. Лес значительно поредел, деревья расступились в стороны, открыв нам вид на темное озеро.
Оно было не меньше трех миль в диаметре, в отдалении видна дорога, вполне себе современная широкая стеклопластовая серая лента, ведущая от леса к озеру. Она густо поросла травой и мелким кустарником. Превратилась в воспоминание о первых годах колонизации.
Когда взгляд скользнул вверх по дороге, я ухватила Геранта за руку и потянула назад, под защиту древесных стволов.
— Мы не одни, — говорю тихо и достаю револьвер.
Герант пригнул меня к земле, заставив встать на колени и чуть ли не прижаться к лиственному ковру.
— Слишком далеко, — шепчу и поворачиваю голову к мужчине, — не могу точно сказать, что там происходит. Выпусти ворона.
— Выпусти ворона, — передразнивает он, — я беззащитен, пока смотрю его глазами, улавливаешь? Если кто-то нападет, то я буду бесполезен! И вообще у нас нет времени для таких развлечений!
— Я тебя прикрою, если что! Мы должны узнать, кто тут есть, сколько их, вооружены ли они. Не горю желание шастать по лесу, пока неизвестный враг дышит в затылок!
— Так возвращайся на корабль, я тебя не держу.
— Чего ты ломаешься, я же для дела прошу?!
— Я тебе не доверяю.
— Ты лапал меня час назад, и после этого ты мне не доверяешь?
От возмущения у меня волосы на загривке зашевелились: в этот момент он своим тупым упрямством так напомнил мне Бурю, что в горле запершило от накатившего гнева.
Герант поймал мой взгляд и улыбнулся.
Улыбнулся, самодовольная сука!
— Ладно, так и быть, — протянул он.
Зеленый комок отделился от его тела и взмыл в небо, а Герант будто ушел в себя — его глаза затуманились, и мужчина совершенно не реагировал на прикосновения. Его связь с вороном казалась мне удивительной, настоящим чудом. Разве это не прекрасно — иметь возможность взлететь и смотреть на мир с головокружительной высоты?
Север никогда не относился к двоедушникам плохо. Он не казнил их, не отлавливал, как диких животных, не держал в клетках.
Он знал, что двоедушники могут сходить с ума, когда зверь вступает в конфликт с человеком. Знал, во что они превращаются, потерявши рассудок, но всегда относился к ним, как к равным, а не как к игрушкам для боев или цирковых представлений.
Некоторые его слуги были двоедушниками. Разумеется, ни другие Дома, ни собственный сын не поддерживали такую политику. Севера осуждали, а он упрямо гнул свою линию. Мне иногда казалось, что он всегда шел против устоявшихся правил. Я — прямое тому доказательство. Воин и правая рука Главы, но при этом — полукровка. Немыслимо. Запрещено!
Если бы Герант знал его лично, то он бы понял, почему Север меня купил.
Мужчина задрожал и рухнул в листья, скрутился тугим клубком. Зеленоватое облако врезалось в его грудь и растеклось под кожей, ввинтилось в мускулы.
Я коснулась пальцами влажного лба и сдавленно охнула: Герант горел огнем и бился в лихорадке!
— Проклятье, — толкаю его в бок, переворачиваю на спину без особого сопротивления. Мужчина похож на податливый воск и дышит рвано и хрипло, — Герант, ты меня слышишь?
Осматриваюсь по сторонам и замираю, напрягаю слух, но вокруг — ни единого движения. Даже листья на деревьях не колышутся.
— Пить, — хрипит мужчина.
Достаю из набедренной сумки небольшую фляжку и придвигаюсь к неподвижному телу. Герант походил на марионетку, у которой подрезали нитки: даже не пытается сдвинуться с места и руку не поднимает, чтобы взять воду. Отвинчиваю крышку и замираю в нерешительности, будто это меня прибили к месту гвоздями.
Стоит только прикоснуться горлышком ко рту мужчины, как тонкая струйка воды рвется в горло, моя рука дергается и Герант заходится кашлем. Он стискивает зубы, чтобы заглушить звук и вздрагивает всем телом.
Вот же мать твою…
— Только без глупостей, — шиплю ему в ухо и набираю воду в рот. Наклоняюсь и заставляю его разжать челюсть, наши губы соприкасаются, а я позволяю влаге медленно течь — чуть-чуть, по полглотка, по капельке, чтобы двоедушник не подавился.
Его жар врезается в меня на полном ходу, бьет в голову, скручивает живот. Что-то врывается в мое сознание — раздвигает смешавшиеся мысли, перемешивает чувства — а я не способна сопротивляться вторжению. Зеленоватая дымка обвивает мое горло, поглаживает скулы, а над головой гремит хриплое карканье.