Широки врата
Шрифт:
Ланни сказал: «Так говорит мой отец».
«Они кровные братья на всех шести континентах и семи морях», — ответил Золтан.
«Не кровные братья, а братья по золоту», — возразил сын Бэдда-Эрлинга.
Ланни написал Труди Шульц, что был в пути. Как только он получил фотографии картины и отдал её в реставрацию, он отправился в её маленькую студию, собираясь пригласить ее на обед. Но она предпочла ужин, чтобы они могли спокойно поговорить. История, которую он должен был рассказать, стала для неё самой захватывающей в мире. Испания вдруг стала второй родиной для немецкой беженки. Но на этот раз народ
Ланни ответил, что он недавно прочитал об этом. Он хотел посмотреть на те места, где отчаянно пытались выстоять против армии Наполеона, и что стало одной из причин его окончательного падения. Но он не осмелился войти в город, и только сумел переговорить со служащим заправочной станции и двумя фашистскими офицерами. Труди засыпала его вопросами о рабочих группах Барселоны и Мадрида, о Рауле и Констанции де ла Мора. Как она хотела иметь возможность написать этим героическим товарищам и заверить их в своей симпатии! Она завела небольшой радиоприемник, но очень часто не могла поймать испанские станции, и она не доверяла станциям, которые она называла «капиталистическими». Она читала газету Le Populaire каждый день, и получила записку от Ланни с просьбой сохранить подшивку для него. Он рассказал ей, как он послал авиапочтой письмо Лонге. А теперь он нашел, что его должным образом распространили среди социалистов Парижа, в виде «сообщения авиапочтой от нашего специального корреспондента в Испании».
Что будет? Губы Труди задрожали, когда она услышала его ответ. Нет смысла обманывать самого себя, будет тяжелая борьба. Сегодня появилось сообщение, что самолеты немецкого Легиона Кондор приземлились у генерала Мола на севере. «Боже!» — воскликнула она, хотя ещё не поверила в это сообщение. — «Возможно ли, что Леон Блюм позволит такие вещи, как те, что случились?»
«Блюм находится в трудном положении», — ответил Ланни. — «Он представляет собой коалицию, а во Франции не премьер, а Кабинет принимает решение».
— Но, Ланни, неужели все они не видят, что Муссолини и Гитлер создают второй фронт в тылу Франции?
«Это видят только военные люди», — ответил он — «А Блюм находится в залоге у миротворчества». Он повторил то, что он только что услышал от своего друга и наставника. «Деловые люди Франции боятся Сталина гораздо больше, чем они боятся Муссолини и Гитлера вместе взятых», — сказал он ей.
— «Но они только что заключил союз со Сталиным!»
— «Народный фронт принудил их к этому. Деловые люди не хотят этого и не будут его соблюдать. Франция разделена пополам классовой борьбой, и если речь дойдёт до разборок между коммунизмом и фашизмом, то бедная Марианна будет одной из тех ее крестьян, у которых лошади запряжены с каждого конца телеги и тянут её в противоположные стороны».
Труди сообщила о ходе своей работы. До сих пор она напечатала более двухсот тысяч антифашистских листовок, которые были распространены в Германии. Несколько распространителей попали в руки гестапо, но она не знала, кто они, но об этом ей рассказали. До сих пор не было никаких признаков того, что немецкие агенты в Париже ее раскрыли или тех, с кем она имела дело. Но, конечно, это может произойти в любой момент. Она хотела было дать Ланни некоторое представление, как распространяются листовки, но он остановил ее, сказав, что он не хочет ответственности.
В ходе вечера раздался стук в дверь Труди, и она дала знак Ланни сделать шаг назад в альков и исчезнуть из виду. Он услышал, как она сказала: «Мне очень жаль, Андре, но я не могу принять вас в этот вечер, у меня здесь люди по делу». После того, как визитёр ушёл, и она закрыла за собой дверь, она сказала: «Это молодой студент, которого я встретила в художественной школе, очень приятная личность, с кем бы я хотела вас познакомить при других обстоятельствах».
«Да, будет лучше вам не встречаться», — поддакнул он.
«Похоже, что он влюбился в меня», — добавила Труди — «и это неудачно. Убедитесь, что у меня не было ничего общего с ним». Она сказала это со своей обычной серьезностью. Ланни, который любил улыбаться и с этим он прошел через жизнь, заглянул в эти откровенные голубые глаза и заметил: «Вам надо что-то делать с этим, даже если вы не знали об этом». Затем, решив, что это будет «подходящий повод», он добавил: «Любому человеку легко влюбиться в вас, Труди. Я и сам сделал бы это, если вы позволите».
«О, нет, Ланни!» — воскликнула она. Они сидели у открытого окна маленькой студии, луна освещала одну сторону ее лица, а другая была поглощена темнотой. Он вообразил, что мог видеть, как краска залила её бледные щеки.
«Вы знаете», — сказал он, — «я порвал с Ирмой, потому что мы расходились в наших идеях. Я решил, что, если я когда-нибудь снова подумаю о любви, то это будет женщина, с которой у меня не будет никаких интеллектуальных разногласий. Просто так получилось, что вы единственная женщина, которую я знаю, и которая подходит под эти условия».
— Вы должны встречать больше женщин, Ланни!
— Моя любящая и обожаемая мать всегда предоставляет их для моего осмотра. Все они располагают деньгами и тщательно культивируют свои прелести, которые ограничивают их интеллектуальную жизнь. Моя мать и ее светские друзья советуются в тайне и подбирают новую кандидатку, и, прежде чем они привести ее ко мне, они отводят ее в сторону и предупреждают ее о моих чудачествах. Вы знаете, что для средней женщины идеи ничего не значат, по крайней мере, в светском обществе. Они надевают их, как новое платьице. Так что, если дебютантке понравятся мои вид и манеры, то она не будет стесняться, чтобы попытаться сделать вид, что обеспокоена социальными проблемами. Это действительно грустно. Но когда одна из них просит вас рассказать ей все о России за пятнадцать минут между чашками чая, то это становится трагическим.
— Вы должны встречаться с более серьезными женщинами, Ланни.
— Мой друг Рик высказал ту же идею. Если бы я поехал навестить его, то его жена будет рада пригласить феминистских и социалистических дам и помочь представить меня им в выгодном свете. Такие хитрости тщательно культивируется среди тех классов, где любовь означает не просто роман, но и перенесение права собственности, иногда огромных размеров. Ровно семь лет назад капитан грязного грузопассажирского судна в Северном море объявил меня мужем Ирмы Барнс и тем самым дал мне право пользования чужой собственностью и доходами от неё на многие миллионы долларов. Судья, который когда-нибудь объявит меня больше не ее мужем, лишит меня этих привилегий и вернёт меня туда, с чего я начал.