Широки врата
Шрифт:
Хозяйка усадьбы была седой леди с большим бюстом, покрытым черным шелком и кружевами старомодного плетения. На всём этом лежала её лучшая нитка жемчуга. Весь её вид говорил, что только вульгарный надоеда мог подумать, что она в трудном положении и собирается продать свои художественные сокровища. Она смотрела на всех американцев, как на опасные создания, от которых можно ожидать всего. Может даже вторжения и убийства немцев? Она держалась сухо, и не потеплев, даже после того, как она прочитала записку от своего племянника. Она не могла найти никакого изъяна во внешнем виде этой молодой пары, или немецкой речи молодого человека. У молодой женщины хватило здравого смысла держать рот на замке, и это помогло. Gnдdige Witwe, благородная вдова, согласилась показать им свою картинную галерею.
Картина Хуберта ван Эйка была всего около сорока сантиметров в ширину и около пятидесяти сантиметров в длину, но это ограниченное пространство было насыщенно изображениями. Оно представляло собой церковный витраж, и это было искусство в искусстве. Всё было сделано с необычайной тонкостью и точностью так, что можно было забыть её маленькие размеры и почувствовать себя в церкви. На ней была изображена Пресвятая Дева Мария, сидящая на троне и одетая в драгоценные ризы настолько пышные, что подошли бы самому архиепископу. Над ней зависли три херувима, которые, по-видимому, из-за того, что были молодыми и активными, в одеждах не нуждались. Золотой солнечный свет сиял над многоцветным местом действия, и, казался таким же ярким, как в момент нанесения красок на холст более пятисот лет назад. Он на удивление ухитрился выглядеть стеклянным и в то же время настоящим.
Ланни никогда не скатывался к дешевой манере ведения бизнеса, пытаясь уменьшить ценность объекта, который он покупал. Нет, в самом деле, он был аристократом среди экспертов. Он имел дело только с тем, что мог похвалить. Он исполнил «домашнюю заготовку», так называли американцы то, что немцы называют «ролью». Он пытается помочь своей стране приобрести достойные произведения искусства, которые могли бы когда-нибудь стимулировать американскую живопись. Его клиенты были в состоянии заплатить за лучшие образцы. Но естественно, в мире есть много старых мастеров, Ланни рекомендовал бы только те, чьи достоинства лучше соответствовали предложенной цене. Он пояснил, что он никогда не называл цену картины, которую покупал. Он предоставлял эту возможность владельцу. После этого давал телеграмму своему клиенту, и если его предложение будет принято, то он придет через день или два и заплатит всю сумму наличными. Молодой специалист посмотрел ещё несколько других картин, о которых вдовствующая баронесса не говорила, что не хочет с ними расставаться. Он дал ей их список, и был бы рад, если она назначит цену каждой. Он не захотел тратить свое время или ее. Когда он рассматривал картины, он деловито прикидывал, кто может приобрести ту иди эту. Он оставил серьезной старушке свои адреса в Берлине и Англии. И когда они покинули особняк и ехали мимо картофельных полей, Ирма спросила: «Ты думаешь, она захочет, что-нибудь продать?» Он ответил: «Это зависит от состояния ее долгов». И пояснил, что большинство из этих имений крупно задолжали в военное время. Многие из них попали в скандал с Восточной помощью, которая была тесно связана с приходом нацистов во власть.
Ирма слышала об этом деле, но не обратила на него внимание. И Ланни рассказал, как правительство Республики заплатило огромные суммы крупным прусским помещикам, чтобы помочь им в восстановлении, но большая часть денег была растрачена не по назначению. Сын Гинденбурга был вовлечен в скандал, что помогло сломать старого президента и заставить его иметь дело с «Богемским капралом», так он привык называть основателя и фюрера национал-социализма. Вопрос, увидят ли эту работу ван Эйка когда-либо в Соединенных Штатах, зависит от того, удалось ли тетке его светлости урвать свою долю этого респектабельного мошенничества.
Они вернулись в Берлин поздно вечером. На следующее утро Ланни проверил свою почту, а Ирма позвонила своим светским друзьям и была приглашена на обед к княгине Доннерштайн. Ланни тоже был приглашен, но сказал, что дамам будет гораздо лучше посплетничать наедине. А он заглянёт предварительно в Салон. Это был как раз вторник, шестого ноября, день, когда ровно в полдень, он должен был стоять на определенном
Если статный молодой иностранец с аккуратно подстриженными маленькими каштановыми усами, одетый в длинное пальто, заедет в спортивном автомобиле в ту часть Берлина, застроенную шестиэтажными многоквартирными домами, населенными бедняками, то он не привлечёт к себе пристального внимания, как это можно было бы предположить. Бедняки не гуляют в рабочие дни, у них есть другие проблемы. В полдень они спешат, чтобы что-нибудь поесть, и не задерживаются на улице в сырой ветреный день. Если молодой знатный господин, так назовут незнакомца, припаркует свой автомобиль и выйдет пройтись, то на него глянут с любопытством, но не более. Strassenjunge могут побежать за ним, выпрашивая пфенниг, но и это все. Если он остановится на углу и поднимет шляпу перед стройной и хрупкой на вид молодой женщиной, одетой в изношенное серое пальто и фетровую шляпу без украшений, то это тоже не произведёт никакого впечатления. Бедные люди на всех улицах города знают правду жизни и принимают её. Если они видят, что женщина ответила на приветствие и пошла вместе с мужчиной, полиция вмешиваться не будет, а все остальные сделают скидку, зная, что жизнь была ужасно трудной для женщин Германии в течение последних двух десятилетий.
Но, это была не обычная секс встреча, а нечто, за что гестапо, возможно, заплатило бы целое состояние. Ланни Бэдд спросил: «Так это вы, Труди!» И Труди Шульц, глядя прямо перед собой, пробормотала: «Вы можете доверять Монку, я его хорошо знаю».
«Вы в этом уверены?» — продолжал настаивать Ланни.
— Я бы доверяла ему, как никому другому, кого знаю.
— Я должен знать о нем побольше, Труди –
«Фрау Мюллер», — поправила она его, быстро оглянувшись. — «Скажите, куда я могу писать вам в течение следующих недель».
— Я планирую быть в Англии до Рождества, а затем вернуться домой во Францию. Моя почта всегда пересылается.
— Вы достаточно уверены, что её не открывают?
— Как и у всех остальных. Никто в моем доме никогда туда не лезет.
Труди встречала Ирму и знала ее отношение.
— Я благодарю вас от всего сердца, герр Шмидт. Это очень важно для всех нас. А теперь я должна идти. Мы слишком бросаемся в глаза, идя вместе.
— Я очень хочу поговорить с вами, фрау Мюллер. Я проделал длинный путь для этого. Неужели вы не можете некоторое время проехаться со мной?
— Это ужасный риск!
— Я его не вижу. Вы пойдёте по этой улице, я возьму свой автомобиль, и после того, как увижу, что за мной не следят, подъеду к вам и остановлюсь. Вы сядете в машину, и мы исчезнем из поля зрения, прежде чем кто-нибудь о чём-нибудь подумает.
— Я буду привлекать внимание в вашем автомобиле. Я не достаточно хорошо одета.
«Они будут думать, что я везу домой новую повариху», — Ланни мог улыбнуться даже в такой напряженный момент. Он до сих пор не достаточно страдал.
«Они подумают, что-нибудь похуже», — ответила молодая женщина.
— Ну, все-право, я пошёл за автомобилем.
Они ехали, и никто не обращал на них никакого внимания. Вскоре они выехали за город, где никто не мог их подслушать, поэтому они могли отказаться от маскирующих псевдонимов «Мюллер» и «Шмидт». Труди могла смотреть на него без страха, а он мог изредка бросать на нее взгляды, когда позволяла дорожная обстановка. Как поклонник искусства он говорил, что ее черты представляют блестящий успех некоего природного скульптора. Он никогда не видел женского лица, так выражающего высокое мышление и чувство долга. Когда он впервые встретил ее четыре года назад студенткой художницей и последовательницей социализма, он был поражен ее живым интересом ко всем новым идеям, с которыми она сталкивалась. Кстати, манеру, с какой она держалась, можно было определить термином «резвость». Она заставила его думать о чистокровных скаковых лошадях. Наблюдая за её работой и видя ее сильную сосредоточенность и восторг при достижении результата, он подумал: «Вот это настоящий талант, и я должен помочь ему получить признание».