Шиворот-навыворот
Шрифт:
Благие намерения доктора, короче, заставили учеников невзлюбить игру, которая игралась по нескольку часов в день неделю за неделей и навсегда утратила свою свежесть и привлекательность.
Утро выдалось солнечное и морозное. Земля промерзла за ночь, покрылась инеем и поскрипывала под ногами. Воздух освежал и бодрил, а голые черные ветви деревьев рельефно выступали на голубом утреннем небе.
В такую погоду хорошо кататься на конька! по темно-зеленому льду или отправиться в долгую прогулку в какой-нибудь городок, где проводится ярмарка. Но сейчас это солнце, эта свежесть никакой радости не вызывали: слишком печальным был контраст между обещанием безграничной свободы и унылой необходимостью учебы и зубрежки.
Поэтому ученики вяло разгуливали
Если мистер Тинклер, вскоре подошедший к своим воспитанникам, не очень Отличился за завтраком, то теперь он решил вовсю наверстывать упущенное. Своим лихим мужским разговором он вызвал явное уважение младших учеников.
– Недостаток жизни в этом месте, – рассуждал он с великолепным презрением в голосе, – состоит в том, что человек не может выкурить утреннюю трубку. Я так к этому привык, что этого страшно не хватает. Конечно, прояви я настойчивость, Тримстон не Стал бы возражать, но когда вокруг столько малышей, это было бы неважным примером...
Зрелище и впрямь было бы неважное, если бы мистер Тинклер позволил себе что-то крепче самой слабенькой сигаретки. Он был курильщик, у которого любовь к табаку сочеталась со страхом перед пагубными последствиями курения. К счастью, сейчас он мог не опасаться, что об этом узнают окружающие, и потому не видел смысла признаваться в своих слабостях.
– Кстати о курении, – продолжал он с мягкой усмешкой, словно воскрешая в памяти нечто дьявольски порочное, – я не рассказывал вам, друзья, о переплете, в который чуть не угодил в университете? У них есть дурацкое правило, запрещающее курить на улицах. Правда, мы не больно-то обращали на это внимание. Так вот, как-то вечером, в десятом часу, шли мы по улице и курили – я, а также Бошер и Пиблз, оба известные забияки, и большие мои приятели. И вдруг откуда не возьмись нам навстречу проктор* (прим.:в Кембридже и Оксфорде инспектор, надзирающий за дисциплиной.) и два его бульдога – я имею в виду не собак, а двух крепких парней, помогающих проктору. Бошер сказал: «Бежим!» и они с Пиблзом дали деру. Ребята не трусы, просто немного растерялись. Я же пошел дальше как ни в чем не бывало, попыхивая сигарой. Проктор буквально полез на стенку. «Что вы хотите этим сказать, сэр? – спрашивает он меня, побледнев от ярости. Он славился своей настырностью и непреклонностью, потому-то его и сделали проктором. – Почему вы нарушаете правила университета?» – «Вечер сегодня прекрасный», – отвечаю ему я, решив, что спокойствие – лучшее оружие. «Вы хотите меня оскорбить?» – спрашивает он. «Ни в коем разе, старина,отвечаю. – Не желаете ли сигару?» Тут его терпение лопнуло, и он подозвал бульдогов. «Заберите его! – истошно завопил он. – Я добьюсь его отчисления!» «Сначала я отчислю вас», – говорю я на это :и легонько его так толкаю – я не хотел ничего плохого, но если бы видели, как он полетел вверх тормашками! Потом я отправил туда же бульдога, чтобы наш проктор не скучал, а его напарник не стал дожидаться своей очереди и почтительно посторонился, пропускал меня. Я докурил, сигару и закончил прогулку.
– Проктор сильно ушибся? – почтительно осведомился кто-то из малышей.
– Больше перепугался, – весело отозвался мистер Тинклер. – но так или иначе, после того случая, он подал в отставку – это оказалось слишком сильным потрясением. Над ним по этому поводу сильно подшучивали, но никто не догадался, что в этом был замешан я.
Подобные героические легенды, напоминавшие поэмы Гомера, должны были, по мысли Тинклера, внушать учащимся уважение. На самом деле он и впрямь однажды повстречался с проктором вечером,
Возможно он продолжал бы в том же духе, очерняя себя немилосердно и внушая зависть и восхищение малышам, если бы в этот момент на лестнице, ведущей к площадке, не показался доктор Гримстон, отчего мистер Тинклер загорелся живейшим интересом к игре, каковая, в свою очередь, как по волшебству сделалась куда более интенсивной.
Но доктор некоторое время хмуро оглядывал своих питомцев, а потом внезапно крикнул: «Все в школу!»
Гримстон произносил эту фразу на разные лады. Иногда он делал ото с интонациями человека, вынужденного напомнить, что делу время, а потехе, увы, только час, иногда добродушно наблюдал за невинными забавами школьников и лишь потом призывал их заняться учебой, давая понять, что он делает это отнюдь не по жестокосердию, но как человек, сам подчиняющийся закону. Иногда же он появлялся внезапно и резким голосом отдавал команду прекратить игру. В такие моменты школьники знали, что нависла беда.
Похоже, так обстояло дело и сейчас, и как очередную дурную примету они отметили появление мистера Блинкхорна, который, обменявшись репликами с мистером Тинклером, удалился вместе с последним.
– Он отправил их погулять, – сообщил Сигерс, собаку съевший на дурных предзнаменованиях. – Значит, будет скандал.
Скандалы, хоть случавшиеся в Крайтоне часто, а потому вроде бы выработавшие у школьников защитные рефлексы, тем не менее переносились ими трудно. Доктор Гримстон был вспыльчив и не умел сдерживать себя в минуты гнева. Он болезненно воспринимал даже те малейшие нарушения дисциплины, которые другие на его месте сочли бы сущими пустяками, и если бы обнаруживал нарушение, то не знал покоя до тех пор, пока не устанавливал точное числа нарушителей и степень их вины.
В таких случаях он собирал учащихся в зале и обращался к ним с длинной речью, постепенно доводя себя до такой степени негодования, что несчастные слушатели готовы были от ужаса провалиться сквозь землю. Бывало, нарушители приходили к скоропалительному выводу, что запираться бессмысленно и их уже вывели на чистую воду, после чего они сознавались в преступлениях, о которых доктор понятия не имел. Похожим образом в рыбацкий невод попадают рыбы всех размеров и пород или тяжелый артиллерийский обстрел в морских сражениях заставляет всплывать тела ранее утонувших моряков.
Поль, разумеется, обо всем и не догадывался. По обыкновению, он держался в сторонке, собираясь с силами, чтобы сделать признание при первом же удобном случае. Он двинулся вслед за остальными и, поднимаясь по лестнице, задался вопросом, не засадят ли его за зубрежку.
Мальчики проходили в классную комнату в угрюмом молчании и усаживались за парты и столы. Доктор уже был там. Он стоял, опершись одной рукой на кафедру, и глядел на них с таким грозным видом, что от его взгляда и мертвой тишины многим стало решительно не по себе.
Доктор начал речь. Он сообщил, что теперь, когда все снова собрались здесь, он сделал открытие, касающееся одного из учеников, которое хоть и удивило и оторчило его, но тем не менее должно быть доведено до всеобщего сведения.
Мистер Бультон не верил своим ушам. Его тайна разгадана, негодный трюк Дика будет предан гласности, а пострадавшему принесут извинения. Возможно, со стороны доктора не совсем тактично заявлять об этом во всеуслышание, но хорошо все, что хорошо кончается, и он, Поль, вполне готов закрыть на это глаза.