Шизофрения
Шрифт:
— Миссис Бриксон! — торжественно обратился к хозяйке курчавый. — Позвольте представить вам своего знакомца из России, человека во многих отношениях почтенного, нашего молодого, но уже знаменитого философа Владимир а Соловьева, сына любезного Сергея Соловьева, историка, с которым, кажется мне, вы были знакомы.
Миссис Бриксон, молча всматриваясь в гостя, протянула ему левую руку. Маленькая бледная ладонь, словно не ощущая пламени, застыла над свечами, которые замерли, подобно диким зверькам, заметившим зависшую над ними плеть дрессировщика. Соловьев почтительно склонил голову к ладони хозяйки, но тут же отпрянул — лицо его обдало жаром и показалось, будто несколько десятков огненных стрел, выпущенных в него, стали мешать дышать и видеть…
Воспоминания, словно воск, вытопленный из обожженного мозга, мгновенно выплыли из памяти…
Молебен в храме, и он, десятилетний, стоит рядом с горящими свечами. Не отрываясь, до болезненной рези, смотрит на одну из них, ту, что на уровне его детских глаз, наблюдая за крошечной, похожей на женскую, фигурку внутри пламени. И вдруг — он никогда не забудет — все вокруг будто смолкло — и голос настоятеля, и песнопения прихожан. Пламя дрогнуло, отбросив неожиданный лазоревый блик на икону Божьей Матери. Фигурка метнулась из стороны в сторону и, начав увеличиваться, перед ним во весь рост предстала прекрасная женщина с сиянием вокруг головы и белой лилией в руках…
Видение продолжалось лишь мгновение, но осталось в памяти и душе на всю жизнь…
Он поднял глаза на миссис Бриксон. Хотя его растерянность длилась лишь мгновения, но и этих коротких мгновений было достаточно, чтобы губы хозяйки дрогнули в легкой усмешке, заметив которую, Владимир , обеими руками крепко ухватившись за край столика, снова наклонился и прикоснулся губами к неожиданно прохладной ладони, все еще ожидающей над свечами прикосновения губ гостя.
— Благодарю вас, мистер Ревзин, — еле заметным жестом хозяйка приказала провожатому оставить их одних. — Вы себя не любите, друг мой?— мягким вкрадчивым голосом спросила гостя, когда Ревзин покинул комнату.
— Никогда не мог дать себе ясного в том ответа. Но почему вы так решили?— Владимир опустился на стул с резной спинкой и внимательно посмотрел на хозяйку.
Миссис Бриксон вызывала у него любопытство. О ней, знаменитой на всю Европу предсказательнице, он услышал в первые же дни пребывания в Лондоне, куда, после окончания университета и года обучения в Московской духовной академии, приехал для изучения индийской, гностической и средневековой философии. Миссис Бриксон называли северной Сивиллой, и это имя по первому впечатлению действительно подходило ей.
— Почему я так решила? Мне не хотелось бы отвечать на ваш вопрос прямо. Допустим… вы не взяли мою руку в свою, а склонились над огнем так, будто приносили себя ему в жертву, не оставляя между ним и собой никаких посредников.
— Кроме вашей ладони, — уточнил Соловьев.
— У вас было такое лицо… будто с обрыва прыгать собрались, — продолжила хозяйка.
— Напротив, — смущенно улыбнулся он, — я так трусил, что ухватился за край стола обеими руками! Я просто усмотрел в вашем жесте некое тайное значение и понял, что должен пройти через огненное посвящение. Впрочем, я был бы совершенно счастлив, если бы вы продолжили свой рассказ обо мне. Нам ведь только кажется, что мы хорошо знаем себя…
— Хорошо. Я продолжу.
Владимирустроился поудобнее.
— Что ж… — Миссис Бриксон, полуприкрыв глаза, на мгновение задумалась. — Я вижу, что в вас очень рано проявилось мистическое начало.
— Мистика — логика небес, — не удержался гость.
— Очень рано, — чуть поморщившись, продолжила хозяйка. — Вас посещали видения. Вы чувствовали себя очень одиноким среди людей, потому что долго не могли найти самого себя. Ваша вера в Бога была в один день опрокинута вместе… — она запнулась, будто удивившись собственным словам, — с поверженным крестом…
«Поверженный крест… постыдное воспоминание! Хотя было и такое. До сих пор перед глазами стоит искаженное гневом лицо местного мужика», — Соловьев опустил глаза, пряча от хозяйки мысли.
Подростком он действительно пережил религиозный кризис, завершившийся победой атеизма. Стал последователем нигилистически настроенного философа и писателя Писарева и… выбросил в сад все иконы. А однажды, гуляя с братом в Покровском-Глебово, забрел на кладбище и там, внезапно впав в какое-то безумное состояние, повалил крест на одной из могил и принялся прыгать на нем. В чувство своим криком и кулаками его привел местный мужик.
— …да, с поверженным крестом, — повторила Сивилла. Ее взгляд был направлен чуть выше головы гостя, словно она внимательно всматривалась в то, что находится за его спиной. — Но это длилось недолго. Вы вновь обрели Бога, но пришли к нему не через чувство, а через разум…
«Да, да, именно так», — мысленно согласился Соловьев.
— Сейчас вы увлекаетесь спиритизмом… — хозяйка взглянула ему прямо в глаза. — Да, я вижу — заговорила она нараспев, — вы са-ами прекра-асный ме-едиум… о-очень редкий… редкий… ме-едиум… вы верите во все сверхъестественное, но не уверены в себе… не уверены…
Соловьев перевел дух, только сейчас заметив, что слушает, затаив дыхание.
— Оч-чень интересно! — наконец, выговорил он. — Вы правы. Я на самом деле не только верю во все сверхъестественное, но, собственно говоря, только в это и верю. Но меня привела к вам одна история… — он запнулся, словно сомневаясь, стоит ли продолжать. — Видите ли, так случилось, что я…
— Зна-аю. Я ви-ижу. Вы были влюблены, и сейчас вам отказали. Не переживайте. Ваша привязанность длилась … — Сивилла прикрыла глаза — четыре … да — четыре года… и это была какая-то ваша родственница…
— Кузина, — кивнул Соловьев. — Катенька. Натура нежная, тонкая, еще очень юна, но с годами обещает сделаться красавицей. В последнее время меня все время мучило ощущение, что она общается со мной более по привычке, чем по внутренней потребности. Всякий раз, прощаясь, я уносил с собой впечатление восхищения, смешанное с мучительной тревогой… и вот…
— Это — не ваша женщина, — сухо проговорила Сивилла. — Вас ждет иная любовь, которая перевернет вашу жизнь.