Шкаф с ночными кошмарами
Шрифт:
– У вас когда-нибудь возникало ощущение, что назад пути нет? – вдруг спросила она. Дин вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Опустившись на диван, он произнес:
– Да, частенько.
– И у меня. Очень часто я понимаю, что уже ничего не будет прежним. Я не буду. Мир не будет. Тетя Лаура тоже… – глаза Леды наполнились слезами, и Дин вздохнул: ну, сейчас начнется представление. Но Леда, казалось, решила больше не пугать его. Она лишь тихонько всхлипывала, вытирая слезы ладонью. Поерзав в кресле, она подобрала под
– Что же мне теперь делать? Все из-за меня. Это я довела тетю Лауру, я ее мучила. Она даже… не могла спокойно спать, понимаете? – Леда посмотрела на Дина глазами, полными слез, и, отвернувшись, вытерла щеку о плечо. Дин вдруг заметил, что у нее вовсе не худое лицо. Да, пусть Леда Стивенсон бледная, но она не выглядела больной; щеки были круглыми, губы пухлыми, глаза живыми. Дин нахмурился и уточнил:
– Что ты имеешь в виду – не могла спокойно спать?
Он очень хотел выяснить все, что знает Леда о своей тете.
– Ее мучили кошмары. Она часто кричала во сне, бродила по дому. Неудивительно… Понимаете, дело во мне. Во всем только я виновата. Тетя здесь ни при чем.
Дин облизал пересохшие губы и, помедлив, спросил:
– Ты помнишь, что делала на Хеллоуин? Где ты была?
– Я была дома. Тетя Лаура позволила мне провести вечер дома, и я была здесь и смотрела телевизор.
– Ты была дома и никуда не выходила?
– Нет, я смотрела телевизор.
– А твоя тетя?
– Она спала.
– Что ж… – Дин украдкой огляделся. Гостиная была светлой, а из камина все еще шло тепло. На полке стояли рамки с фотографиями и депрессивными черно-белыми рисунками.
И вдруг Дин удивил самого себя, когда с его губ сорвался странный вопрос:
– А ты помнишь, что случилось час назад?
– Что вы имеете в виду? – Леда округлила глаза.
– Ты была на улице.
Леда вдруг вскочила и бросилась в сторону кухни. Дин обернулся вслед удаляющейся фигуре. Смутилась? Еще бы! Он видел ее в таком состоянии, в котором… она была в будке. Пряталась от него, словно безумное животное, скованное страхом и желанием выжить.
Немножко подумав, он направился вслед за девушкой; уже приготовился к новой вспышке гнева, но войдя на кухню, обнаружил Леду за столом: она нарезала хлеб.
– Вы голодны? Хотите тост?
Дин был ошеломлен такой внезапной сменой настроения и медленно покачал головой. Вообще-то он надеялся, что Леда попросит его уйти, скажет, что ей хочется побыть одной.
– Нет, я не голоден.
Дин посмотрел на окна. Голые, без занавесок и жалюзи. На подоконниках нет ни горшков с цветами, ни украшений. Возможно, именно в это окно, прямо над раковиной, он заглядывал с улицы. Пока он размышлял, Леда уже выложила на тарелку два свежих тоста и как ни в чем не бывало осведомилась:
– Вы ведь знаете, что можете уйти в любое время?
– Могу?
Леда посмотрела на него на удивление проницательным и взрослым взглядом.
– Да, можете. Вы не взаперти, детектив, а мне не пять лет. Я справлюсь. Почему вы так смотрите?
Дин бесстрастно ответил:
– Потому что час назад ты шаталась по двору словно привидение, а затем пряталась от меня в будке. И все это под ледяным дождем.
Леда ничего не отвечала долгое время, и Дин подумал: она абстрагировалась или снова находится в своем мире, а может…
– Вас когда-нибудь насиловали?
Пришла его очередь молчать. Значит, Леда не была в своем мире, она размышляла. Прошла целая вечность, прежде чем Дин проглотил склизкий противный осадок в горле и ответил:
– Нет.
– Вот и не смотрите на меня. Вы никогда меня не поймете. – Леда с вызовом выгнула белые брови. – И, если не хотите тост, вы знаете, где выход. До свидания.
Тон голоса, каким Леда произнесла «до свидания» был однозначным: не возвращайтесь. Она вернулась к тостам, подтянула к себе банку с яблочным джемом, зачерпнула немного и шлепнула на хлеб.
Но Дин уже отбросил мысль уйти, напротив, он, нахмурившись, сделал шажок вперед, встав с другой стороны стола. В голове всплыли слова Каи Айрленд о том, что Леде грозит опасность. Она это имела в виду? Кая знает, кто за всем этим стоит? Нет, она бы сказала.
– А тебя? – А тебя когда-нибудь насиловали?
Дин ступал по кафелю так тихо, словно подсознательно боялся спугнуть Леду – жертву неприятной беседы. Она даже не подняла головы, когда он задал вопрос, лишь напряглась и зачерпнула из банки больше джема. Затем опустила ложку назад и посмотрела на Дина с улыбкой.
– Нет, а почему вы спрашиваете?
Дин помрачнел, уже не понимая, кто перед ним. Казалось, внутри Леды жило два, а может быть, три человека, и они сменяли друг друга так быстро, что Дин не успевал их фиксировать. Так кто сейчас на него смотрит? Разумная девушка или девочка, которая час назад спряталась от него в будке?
В одном Дин был уверен: Леда Стивенсон – жертва насилия.
– Это твой отец? – спросил он, сделав еще один крохотный шажочек в ее сторону, в то время как Леда перестала дышать. – Твой отец это сделал? Ты сказала, что мне не понять, что ты чувствуешь, ведь меня никто не насиловал, а тебя – да.
– Я не то сказала, – дрожащим голосом возразила Леда, не отрывая взгляда от столешницы.
– Это сделал твой папа?
Она превратилась в мраморную статью. Она хотела закричать на Дина, возразить, швырнуть в него что-нибудь, но просто застыла. Поэтому он не усомнился в своем предположении. Это мог быть сосед, учитель, просто незнакомец, но это был ее отец. Это был Джек Стивенсон. Это он, когда дочь была маленькой, покупал ей мягкие игрушки, чтобы она не рассказывала никому об их играх. Это он избил ее первого парня до полусмерти, когда увидел их целующимися в машине. Он был тем, кто оставил на ее теле шрамы.