Шкатулка хитросплетений
Шрифт:
Она принялась укладывать ветки для костра, а закончив свое дело, отступила на шаг и снова посмотрела на Дирка с Лесной опушки.
— Сколько тайн ты знаешь, Дирк? — тихо спросила она. — Обо мне ты что-то знаешь? Кот моргнул:
— Конечно.
— А о Бене?
— О Холидее? Да, несколько.
— А мне мог бы их раскрыть?
— Было бы желание. — Дирк принялся умываться. — Но коты по природе своей загадочны и не рассказывают то, что им известно. По большей части потому, что никто нас не слушает. Я часто говорил об этом с Холидеем, когда мы путешествовали вместе. Но он такой же, как все. Я говорил ему кое-что, а он не слушал. Я предупредил его, что он совершает ошибку, что кошкам известно очень многое, только никто никогда не
— Я выслушаю, если ты мне что-нибудь скажешь, — предложила Ивица. — Расскажи мне что-то одно, Дирк. Открой любую из твоих тайн. Я так мало знаю о том, что происходит, я буду рада даже наималейшей информации. Ты можешь мне что-нибудь рассказать?
Дирк посмотрел на нее и снова принялся за умывание. Сначала он лизал себя против шерсти, потом — по шерсти, время от времени останавливаясь и проверяя, по-прежнему ли она внимательно за ним наблюдает. Он не спешил закончить свое занятие, но Ивица терпеливо ждала, отказываясь тревожиться. Наконец Дирк закончил и устремил на нее свои зеленющие глазищи.
— У тебя родится дитя, — объявил он. — Но все сложится не так, как ожидаешь ты или Холидей. Ожидания — опасная вещь для родителей, знаешь ли. Кошки их не имеют, и это очень им помогает в жизни.
Она кивнула:
— Мы ничего не можем с собой поделать. Как и с тем, что не прислушиваемся к кошкам.
— Наверное, это правда, — согласился Дирк. — А жаль.
— Расскажи мне что-нибудь еще. Дирк сузил глаза:
— А ты уверена, что хочешь услышать то, что я могу сказать? Ведь отчасти именно поэтому кошек никто и не слушает.
Она чуть помедлила:
— Да, я хочу это услышать.
— Хорошо. — Он немного подумал. — Вы с Холидеем на время будете потеряны друг для друга. По правде говоря, вы уже сейчас друг друга потеряли. Ты об этом не знала?
— Видение, — проговорила она чуть слышно. — Видение моей матери.
Дирк посмотрел в сгущающуюся темноту.
— Тебе не кажется, что ты слишком много времени думаешь о том, кто ты такая? Ты суетишься, пытаясь отыскать свою личность, хотя по большей части это очевидно как дважды два. Ты мучаешься вопросами о смысле и необходимости, забывая о том, что ответы в основном в тебе самой. — Он снова помолчал. — Кошки в этот анализ не включены. Кошки не тратят времени на подобные сомнения. Кошки заняты тем, что живут.
— Так значит, видение было истинным? — спросила она, стараясь спрятать все растущее в ней чувство отчаяния из-за того, что с Беном происходит что-то ужасное, что-то, над чем она не властна.
Дирк моргнул:
— Какое видение?
— Бен в опасности? — настаивала она.
— Откуда мне знать, — пробурчал Дирк, снова потягиваясь. — Отойди-ка от сушняка.
Ивица послушалась, и Дирк засветился в меркнущем сумеречном свете, начиная кристаллизовываться, превращаться из плоти и крови в жидкое стекло. Он втянул в себя свечение заката, двух первых лун и начавших высыпать звезд и метнул острый луч света из своих изумрудных глаз. Сухое дерево жарко вспыхнуло, и призматический кот трансформировался обратно, удобно устроился на плаще Ивицы, закрыл глаза и мгновенно заснул.
Ивица какое-то время наблюдала за ним, а потом и сама заснула.
Она спала плохо: ее преследовали видения, в которых Бена и их дитя отнимали у нее невидимые руки и утаскивали куда-то, так что не оставалось ничего, кроме эха, печально повторяющего ее оклики. В ее сне без слов было ясно, что в происшедшем почему-то виновата она сама, что она подвела их в какой-то самый важный момент.
Утром ей не хотелось завтракать, и, поскольку Дирка еда не интересовала вообще, они умылись и сразу же после восхода солнца направились к волшебным туманам.
Начинался жаркий и безветренный день. Летний воздух навалился на землю душным одеялом даже здесь, в горной местности. Роса покрыла всю землю тонкой пленкой и влажной дымкой поднималась в первых лучах солнца. Ивица с Дирком продолжали уходить все выше и выше, пока не оказались у перевала. Дальше дорога пошла вниз, в серый полумрак туманов.
Уже через час они оказались у цели и вошли в волшебные туманы. На ходу они не разговаривали. Теперь Дирк с Лесной опушки пошел первым, уже не доверяя Ивице выбирать путь. Он шел прямо перед сильфидой, осторожно пробираясь через рытвины, в обход валунов, по голой земле, где без солнечного света не росла даже трава. Они шли в дымке по тропе, пока тропа не исчезла, а свет восходящего солнца не скрылся за туманами. Вокруг них не осталось ничего, кроме тумана, упорно клубившегося повсюду, поворачивавшегося то в ту сторону, то в эту, заставляя смотреть то туда, то сюда, уничтожавшего все представление о направлении, лишавшего возможности запоминать, куда они идут или откуда. Ивица старалась не обращать внимания на это клубящееся движение и сосредоточила все внимание на коте, который неспешно двигался вперед со своим обычным равнодушием. Казалось, он находит дорогу скорее случайно, чем целенаправленно. Он не смотрел ни вправо, ни влево и не оборачивался, чтобы проверить, следует ли она за ним. Время от времени он нюхал воздух и почти не проявлял никакого интереса к тому, что их окружало.
Шла минута за минутой, но Ивица не могла бы сказать, сколько именно их прошло. Понятия времени и пространства для нее потеряли смысл, все стало отупляюще однообразным. Сначала царила тишина, глубокая и одуряющая, а потом начались какие-то тихие звуки, словно лесные зверьки шебуршатся в траве или птицы трепещут в листве. Постепенно звуки стали определеннее, говоря о присутствии чего-то иного. Начали появляться лица — где-то на периферии зрения, где их можно было заметить только мельком. Лица были резкие и худые, с острыми ушами и вздернутыми краями бровей, с волосами, напоминавшими клочья мха или охапки соломы. За ее шагами наблюдали глаза, зоркие, как у совы. Народ эльфов вышел посмотреть на нее, оценить ее и, возможно, позволить ей пройти. Она не смотрела на них, не отрывала взгляда от собственных ног, ступавших по следам Дирка с Лесной опушки. Она не смотрела, потому что боялась: если посмотрит, то пропадет в ту же секунду.
Что-то коснулось ее щеки, и на глаза у нее навернулись слезы. Что-то потерлось об ее руку, и она почувствовала прилив жара. По коже у нее поползли мурашки, во рту пересохло. «Не смотри, — говорила она себе. — Не оглядывайся посмотреть, что это». Она шла вперед, усердно следуя за Дирком, думая о ребенке, думая о Бене, который ждет ее где-то позади, стараясь справиться со страхом…
И вот наконец туманы начали редеть и впереди сквозь дымку показалось что-то определенное. Темнота окутывала стену из камня, скрепленного известкой. Свинцовое небо сыпало мелким дождем. До нее начали доноситься странные механические звуки и приглушенные крики. Стена поднялась высоко вверх и потерялась в полумраке. Позади нее туманы отступили, и она обнаружила, что стоит под дождем в переулке, который пролег между двумя гигантскими строениями, словно ущелье. Облака закрывали небо и цеплялись за верхушки зданий. Тени стекали по стенам и скапливались в основании. Запахи просачивались из растрескавшейся каменной поверхности у них под ногами — резкие и затхлые.
— Где мы? — с ужасом прошептала она.
В стороне что-то зашевелилось. Это оказался оборванец, устроившийся спать под слабым прикрытием дверного проема. Чтобы защититься от непогоды, он завернулся в куски картона. В руке он сжимал пустую бутылку.
Дирк принюхался к мужчине и отвернулся. Потом он взглянул в обе стороны переулка. Один конец оказался тупиком. Второй выходил на шумную улицу. Повернувшись туда, он начал осторожно переступать через мусор, высыпавшийся из опрокинувшегося контейнера. Двигаясь в направлении шума, он подрагивал от отвращения, которое внушало ему окружение. Ивица пошла следом.