Шкатулка с бабочкой

Монтефиоре Санта

Обе сестры изумленно уставились друг на друга.

— Может, я чего-то не расслышала? — спросила Молли, поставив на стол чашку.

Эстер пожала плечами.

— Если уж ты не расслышала, Моль, то я тем более, — ответила она в полном недоумении. — Какое отношение «Даллас» может иметь к свадьбе Феде?

— Торквилл Дженсен может быть кем угодно, но он точно не Джей Ар, — раздраженно фыркнула Молли. — Как он посмел обвинить меня в недостатке проницательности? Черт его подери, он всегда считал себя умнее всех прочих.

— Он, может, и умнее Торквилла, но красотку заполучил все же не наш брат, — захихикала Эстер.

— Ясно как божий день, что именно это его и взбесило, — презрительно засмеялась Молли. — Сэм потерял то, что с большим удовольствием

приобрел Торквилл!

Сэм сидел на церковной скамье как каменный, не обращая внимания на Джои, который тихо играл с мистером Жабой, заключив, наконец, своего пленника в собачью миску. Он смотрел на самодовольный профиль жениха с молчаливым омерзением. Торквилл шептался со своим шафером; они склонились друг к другу как парочка заговорщиков. Не в силах выдержать мучения, которые приносило ему это зрелище, он перевел взгляд на другую сторону прохода, где с напускной важностью восседали свадебные дружки Торквилла, озираясь вокруг в ожидании предстоящего события. На переднем плане величаво проплывал преподобный Бойбл, каждый раз кланявшийся в сторону алтаря, когда оказывался перед ним. Последними в церкви появились отец и мачеха Торквилла, прошествовавшие на свои места с большой помпой. Сэм бросил взгляд на шляпу миссис Дженсен и тут же подумал о Фальшивой королеве Куонгл. Он замотал головой, поскольку такое сравнение выглядело слишком уж вульгарно, и неожиданно поймал взгляд Нуньо. Его дед ехидно улыбался и что-то писал на клочке бумаги, который затем передал Люсьену, отдавшему его Ингрид. Та склонилась к увлеченному жабой младшему отпрыску и через него вручила записку Сэму, который, развернув листок, громко рассмеялся. Нуньо точно прочитал его мысли, поскольку привел цитату из той же поэмы Эдварда Лира: «И Золотая куропатка пришла туда, и Поббл, у которого вовсе не было ног, и маленький Олимпийский мишка, и Донг с блестящим носом… все они прибыли и устроились на восхитительной шляпе Фальшивой королевы Куонгл».

Бафф Дженсен сидел на скамье позади сына. Это был крупный широколобый мужчина с редеющими черными волосами, зачесанными назад и обработанными лаком, создававшим впечатление, что их больше, чем в действительности. Его глаза были светлыми и властными, а кожа вокруг них совершенно гладкой, без обычных морщинок, возникающих от улыбок и смеха. Бафф редко улыбался, он был слишком поглощен собственной значимостью и необходимостью постоянно ее демонстрировать. Торквилл обернулся и ухмыльнулся отцу. Эта ухмылка выдавала как его триумф, так и вполне искреннюю гордость. Бафф, откровенно говоря, рассчитывал на более приемлемую пару для своего сына и с трудом воспринимал его уход из-под контроля. Как бы то ни было, эту маленькую битву Торквилл выиграл. Синтия в улыбке пасынка увидела только гордость. Он женится на любимой девушке, в этом не было никаких сомнений. Лично ей его маленькая невеста очень понравилась. Если бы у девушки был более сильный характер, она могла бы стать в какой-то мере проблемой, но Федерика представляла собой идеальную невестку — при условии, что о ее происхождении никто не будет вспоминать.

После небольшой паузы семья Федерики прошла к своим местам, но с гораздо меньшей важностью, чем Дженсены. На Элен был розовый костюм с соответствующей шляпой, а костюм Полли был красного цвета. Представлялось очевидным, что предварительно они никак не согласовывали, что именно наденут на церемонию. Элен моментально оценила всю грандиозность шляпы миссис Дженсен. Такой сильный ход конкурентки заставил ее вздрогнуть и мысленно пожалеть, что она не набралась смелости надеть нечто экстравагантное. Она также поймала себя на мысли о том, что ей сейчас не хватает Рамона — присутствие Артура, разумеется, никого не впечатлило. Когда трепетные пальцы миссис Хэммонд прошлись по клавиатуре, тихое перешептывание сменилось выжидательной тишиной; все встали и обернулись назад, чтобы бросить первый взгляд на явление невесты.

Федерика появилась под

аркой у входа в церковь и на мгновение как бы воспарила в воздухе, прежде чем ступить с залитой солнцем паперти в мягкий свет нефа. Сэма внезапно охватил приступ глубокого сожаления. Он застыл с побледневшим лицом, подобный мраморной статуе, и ощутил, как острые когти любви безжалостно смыкаются на его сердце. Все выглядело так, будто весь мир вокруг него внезапно застыл, и только Федерика медленно проплывала мимо с неземным выражением на ангельском лице. Он почувствовал, что едва может дышать. Только когда мистер Жаба выскользнул из рук Джои и спрыгнул на деревянную скамью возле него, прежде чем соскочить на пол, Сэм вышел из охватившего его транса и осознал, что Федерика не идет к нему, а уходит от него. Она оказалась для него уже вне досягаемости, и в этом он мог винить только себя. Туман в его голове рассеялся, и он, почти задохнувшись от отчаяния, четко увидел их нежные поцелуи в амбаре и ее будто покрытое золотом лицо в тот вечер на холме.

Джейк с гордостью наблюдал, как его сын вел Федерику по проходу, и вытирал глаза, увлажнившиеся при воспоминании о свадьбе дочери, на которую он не пришел. Элен затаила дыхание, увидев, как Федерика плывет под руку с ее братом, как принцесса, с бриллиантами в волосах и ожерельем из бриллиантов и жемчуга на шее. Наряд цвета слоновой кости переливался и сверкал при свете, проникавшем сквозь окна, а ее кожа, казалось, сияла бликами других миров. Элен продолжала думать о Рамоне, пока ее глаза не заволокли слезы, а воспоминания о нем не стали такими сильными, что она почти ощущала его запах. Артур сжал ее руку, и это движение вернуло ее к реальности унылого замужества, что вызвало еще более бурный поток слез.

Артуру тоже хотелось заплакать — слезами ярости и разочарования, но он не мог, и поэтому сидел в мрачном смирении, пока его падчерица проходила мимо, чтобы встретить свою судьбу.

Сердце Ингрид замерло от красоты зазвучавшей музыки, а Иниго отдал себя в волю благодатных волн божьего дома и взял жену за руку, припоминая их собственную свадьбу много лет назад.

Только Нуньо следил за Сэмом. Он понимал своего внука лучше, чем тот понимал себя сам. Он заметил гнев в изгибе его дерзкого рта, боль, скрытую за мрачным взглядом серых глаз, и захотел сказать ему, что все приходит только к тому, кто умеет ждать.

Сэму казалось, что он является свидетелем публичной казни — жертвоприношения невинности. Он смотрел на Торквилла глазами хищника, изучая каждое его движение, каждый жест. В сиянии его туфель, безупречном костюме, накрахмаленной рубашке, золотых часах и изумрудных запонках было нечто зловещее. Сэм посмотрел на Федерику, трепетную и сияющую в выбранном Торквиллом платье и в драгоценностях, которые он ей подарил, — только застенчивая улыбка оставалась ее собственной, но Торквилл, ухмыляясь, уже прикидывал, как завладеть и ею.

Джулиан вернулся на свое место в задних рядах, после фотосъемки за пределами церкви. Он положил камеру на сиденье и стал наблюдать за церемонией. Через некоторое время его внимание привлекла темноволосая женщина, сидевшая по другую сторону от прохода. Это была холеная, уверенная в себе дама, одетая в голубой костюм, подчеркивавший фигуру, ее длинные ноги были скрещены, а наманикюренные ногти постукивали по дереву в такт музыке. Почувствовав на себе чей-то взгляд, она посмотрела на него из-под широкополой шляпы. Увидев, что это был Джулиан, она улыбнулась.

— Я все еще храню твою рубашку, — тихо сказала она.

Он вздрогнул, поскольку наконец вспомнил, где видел Торквилла раньше. В его памяти всплыла парочка этих до боли самодовольных людей, которых ему удалось забыть только с большим трудом. Но это был день свадьбы Федерики, а вовсе не место и не время для негативных воспоминаний. Возможно, Торквилл за прошедшее время стал другим, и он действительно надеялся, что так и случилось. Он увидел, как преподобный Бойбл объявил счастливую пару мужем и женой. Теперь она принадлежала ему, оставив тихую бухту, чтобы отправиться в открытое море.