Шкатулка воспоминаний
Шрифт:
Все собравшиеся сидели как зачарованные, особенно Фиделита. Аббат сдабривал свою историю описанием огрубевших рук и криков людей, мечтающих о соли в этом чересчур сладком мире. Он ловко смешивал в повествовании ужасы родной долины и тайны заморских земель. В итоге у него получилась история, удовлетворившая и слушателей, и рассказчика.
Наконец аббат закончил, сделав это так мило и аккуратно, будто завернул сахар в красивую обертку:
– Так что теперь, мой мальчик, когда кто-нибудь предложит тебе сладкое – не важно, в каком виде, будь то тростник, кристалл или очищенный сахар, – помни о его источнике. Это плод труда вора, убийцы и проститутки.
Конфеты и история утешили Клода. Они
– Повязка должна оставаться на месте как минимум неделю, – ответил хирург.
– Но квасцы остановят кровь! – возразил аббат.
– Нечего останавливать. Рана не кровоточит. Пятна на повязке – от лекарства.
Мать Клода не согласилась с хирургом и сказала, что трава, которую ему дали, не может оставлять таких следов.
– Наверное, вы слишком туго затянули, – предположила мадам Пейдж.
Однако хирург был непреклонен:
– Неделя, включая День Господень, закончится, и только тогда мы снимем повязку.
Больной застонал, отчасти потому, что испугался, отчасти – чтобы позлить доктора. Аббат решил снять повязку, несмотря на возражения хирурга. Этот процесс занял много времени. Бинты Оже складывал на спинку стула, стоящего рядом с кроватью. Размотав их, он посмотрел на хирурга и воскликнул:
– Я сглупил, когда доверился тебе! Под повязкой ты спрятал ужасное!
Аббат был в ярости. Клод успел увидеть свою руку до того, как наложили новую повязку. Родинка исчезла, а вместе с ней исчезло кое-что еще.
Мальчик потерял сознание.
На том месте, где раньше у него было пять пальцев, теперь осталось только четыре. В пробеле между пальцами зияла открытая воспаленная рана. Адольф Стэмфли, хирург и гражданин Женевы, отрезал средний палец правой руки Клода.
Далее последовал скандал, в который оказались вовлечены бедная мать, аббат и хирург. По запутанности и сложности его можно сравнить разве что с той повязкой, которая покрывала руку Клода. Возгласы раздражения, обвинения и проклятия со стороны аббата и матери сопровождались негодующими взглядами со стороны хирурга. В свое оправдание он приводил и некоторые доводы. По его мнению, рука мальчика имела неправильное строение – в некоторых местах кости срослись неестественным образом.
– Палец необходимо было удалить, – сказал он.
– Конечно же, нет! – кричал аббат. – А даже если и так, сначала следовало предупредить мать!!!
Хирург пытался объяснить, насколько серьезную операцию он проделал.
– Ну зачем ребенку палец? Поковырять в носу, почистить ухо, исследовать несколько других отверстий, данных Богом человеческому телу. Тем более это лишь один палец из десяти. У мальчика осталось еще девять, и они функционируют нормально! На войне люди теряли органы и поважнее, но собирались с духом (и телом!), чтобы жить дальше. Ребенок тоже привыкнет. Только сравните – мальчик потерял всего один палец, зато сколько приобрела наука! – Стэмфли раскрыл свою тайну: – Важно было не задеть родинку. Палец – самый обычный, а родинка – уникальна! Она займет достойное место в моей коллекции и поможет науке продвинуться дальше, к вящей славе Божьей.
– Значит, коллекция?! Значит, слава Божья?! – Аббат скептически отнесся к сказанному.
Хирург ответил спокойно:
– Да. Вам хорошо известно, что я собираю интересные образцы и хочу написать книгу по хирургии. С такими образцами я переплюну самого Чезлдена! [4]
4
Уильям Чезлден (1688–1752) – английский анатом, хирург.
5
Пьер Луи Моро де Мопертюи (1698–1759) – французский врач, физик, астроном.
Аббат взбесился:
– Да будь ты проклят! Ты и твое учение! Будь ты проклят со своим неправильным истолкованием Бэкона! Я надеюсь, что когда-нибудь этот калека отомстит тебе!!! Нет, я могу заверить, что он это сделает! Мне не стоило приводить тебя сюда! – Оже ударил кулаком по столу. – Ах, если бы я не пользовался твоей библиотекой и твоими средствами, то никогда бы не привез тебя в долину!!! В мои намерения не входило наполнять твои банки из-под варенья конечностями турнейских граждан!
– Я же объяснил, это очень интересный образец! И я не пользуюсь банками из-под варенья! Мне их делают на заказ в Лорейне!
Аббат постарался утешить мадам Пейдж, взволнованную тем, что ее сын потерял сознание.
– Вы неправильно выбрали пословицу, – сказал он. – Бог не успокоил ветра, разве только закалил сталь, остригшую вашего барашка!
Мать ответила очередным афоризмом:
– Умный учится на чужих ошибках, а дурак – на своих!
– Нет, мадам, мы с вами не просто дураки… Если бы у меня были связи…
Хирург перебил аббата:
– Но у вас их нет! Зато они есть у меня. На этом вопрос может быть закрыт.
Аббат закричал:
– Довольно! Убирайся!
Он двинулся в сторону хирурга, схватив кочергу, которая в его руках выглядела весьма угрожающе.
И хирург покинул дом Пейджей, унося с собой палец Клода.
3
Бешеная Вдова снова проникла в дом, когда хирург торопился из него. Она стряхнула на домочадцев лепестки высушенных растений, висевших под потолком, подхватила карты с пола, задула неприкрытую свечу и раскрыла тетрадку Клода. Это заметил аббат. Он надел очки и бережно взял ее в руки. Открыв тетрадь, он увидел, что первый лист не исписан. «Какой педант!» – отметил аббат.
Рисунки в тетради подтвердили сказанное. Клод оказался придирчивым рисовальщиком. О нем слышали даже в Гран-ле-Лук, деревне, расположенной по другую сторону долины. Он стал известен под именем Мальчик-Карандаш, тогда как другие дети славились залихватскими чубами или странными пристрастиями. (Так, самый знаменитый из них носил кличку Пожиратель Пчел.) У Клода было много времени для развития своих талантов. В сезон сбора грибов мать требовала от детей помощи, но все остальное время мальчик делал что хотел. В перерывах между боями с сестрами он рисовал. Так Клод и получил свое прозвище.