Шкатулка
Шрифт:
– Ну, и что тут смешного?
– Да нет, ничего, все в порядке. Просто ты удивительно точно ЕГО охарактеризовал. Точнее некуда!
– и они вновь закатились заразительным смехом. Они ржали так искренне и смешно, что я, волей-неволей сам улыбнулся, и настроение мое постепенно стало приходить в норму.
– Ааааа! Черт с ним! Будь что будет! Ведите, куда хотите!
Юна резко обернулась и очень серьезным и отчетливым голосом промолвила: - Очень тебя прошу: раз и навсегда забыть это имя! Навсегда!
– Да что ж тут такого? Все так говорят!
– Это у вас так говорят. И зря. Не понимают последствий. Если ТАМ ты был еще далеко, то ЗДЕСЬ ты можешь быть им услышан. Тогда последствия будут необратимыми, и мы тебе ничем не сможем помочь.
– Это в смысле
– То, что происходит со всеми грешниками. Будем говорить так, ты попадешь немного в другой город. Если, конечно, его можно так назвать.
– И как же он называется?
– Айдтаун. Но лучше тебе это слово вслух не произносить. Ты, вообще-то Библию хоть раз читал?
Мне стало жутко неудобно. Сколько раз я говорил себе, что надо бы прочесть, но каждый раз, когда я пытался это сделать, меня охватывала жуткая скука, и сразу тянуло в сон. Стоит только вспомнить, кто кого родил, и мне, откровенно говоря, становилось уже страшно скучно, как будто меня заставляют считать звезды на небе.
– Только в детстве. Забавную, - потупил я взгляд и, наверное, покраснел.
– Ну, хоть забавную! Считай, что частично ты реабилитировался.
Я не стал уточнять, в чем именно я реабилитировался и перед кем. Просто, где-то в глубине живота стало очень холодно и противно, и это мерзкое ощущение моментально передалось голове. Голова испугалась и вернула это чувство бумерангом обратно в живот. Тот съежился, прихватив спазм, и дал команду голове на резкое вмешательство. Та, не выдержав позорного поведения брюха, включила язык и умоляюще произнесла: - Ребята, мне нужно в туалет!
– Вот те на!
– Как бы, удивился Марк, - ну ты и придумал!
– Я что же тут такого? С кем не бывает? Будто бы у тебя этого никогда не было?
Марк задумался. – А, ну да, лет 700 назад было, помню.
– Хорошая у вас, конечно, жизнь. Длинная. И с продуктами, видимо, все в порядке? Я безмерно рад. Но сейчас я смогу проявить свою радость несколько иначе, и мне, почему-то кажется, что это вам не понравится. Тем более, ей!
– Я кивнул на Юну.
– Хорошо, хорошо, сейчас, - сказал Марк и быстро поднял свой мизинец с нарисованным (или выколотым?) колечком. Кольцо внезапно стало светиться изнутри, а потом, и снаружи. Мизинец Марка обвел круг вокруг моего многострадального живота, потом коснулся моего лба. Как будто маленькая молния ударила мне в виски… и тут же боль прошла, стало как-то, на удивление, легко. Настроение стало таким, что захотелось всех расцеловать, закружить в танце, прыгать от непонятно откуда свалившегося счастья. Эдакое состояние полупьяного юродивого, нашедшего копеечку.
– Ну вот, вот и слава Богу!
– Немного опешив, промолвил Марк. – Хорошо еще, что вспомнил. Как это… делается. Юна все это время смотрела на нас совершенно непонимающими круглыми светло – голубыми глазами. Наконец, выдавила: - Это… что это с вами? И чего это как делается?
– Юна, успокойся, все нормально. Ты этого, слава богу, уже (или ещё) не помнишь. Я тебе потом как-нибудь расскажу. Идем уже! Точнее, мы уже практически пришли.
Я оглянулся вокруг. Хм, веселенькое местечко. Мы стояли посредине мощеной улицы, дома вокруг выглядели точно, как из сказки. Практически все с красной черепичной крышей, разрисованные фасады, причем каждый по-своему. Присмотревшись, я понял, что каждый дом – это, либо какая-то сказка, либо просто сказочный персонаж, удивительные нереальные животные, птицы и рыбы, картинки из какой-то… Ах да! Конечно же!
– библейской жизни, святые, святые, ангелы. Демонов, однако, я не заметил. Видимо, действительно, нечего его поминать и всуе, и по делу. Надо будет запомнить. Все эти небольшие, но очень уютные домики утопали в зелени и цветах. Заборов не было, машин, кстати, тоже… Странно. Кое-где виднелись простенькие велосипеды и самокаты. Никакого запаха бензина или гари. Пахло чем-то очень приятным и пряным. Точно – сиренью и, возможно, чередой или зверобоем, мятой и мелиссой. Я не очень в этом силен. Но весь этот колорит с пьянящим и расслабляющим запахом создавал некую идеальную ауру. Хотелось здесь жить, творить что-нибудь прекрасное, радоваться окружающему миру и любить ближнего. Видя, какое впечатление на меня произвела новая обстановка, Юна сказала: - Вот видишь, как все хорошо? Я же тебе говорила, что бояться не надо. Мы уже почти пришли, вон там, за углом твой дом.
– А разве там никто не живет?
– спросил я.
– Нет, там будешь жить ты один. Тебе может показаться странным, что дом давно обжит, но мы делаем это специально, чтобы вам было уютно, как дома. Чтобы быстрее привыкли и освоились.
– Для нас – это для кого?
– Ну, для гостей, что ли. Хотя, какие этот гости? Это наши соседи, друзья, приятели. Жители нашего города.
Хоть я ничего и не понял, все же, решил поинтересоваться, как нормальный горожанин:
– А сколько же в городе населения? И кто мэр? И какие достопримечательности? А море, река есть? А… Тут Марк меня перебил. – Ты все очень скоро узнаешь. Надеюсь, тебе будет приятно.
Он хитро улыбнулся и завернул за угол. Мой дом был второй после поворота. Не хуже и не лучше других, уютный, одноэтажный, с аккуратно стриженым газоном перед входом, лужайкой вокруг дома. В глубине лужайки виднелась аллея, было много зелени и цветов. Резные деревянные скамеечки то тут, то там мелькали в глубине сада, широкие качели с мягкими сидушками. Всё было очень уютно и аккуратно, по-домашнему. Здесь действительно легко дышалось и хотелось жить. Я направился было к порожкам, чтобы войти в дом. Мне не терпелось войти внутрь. Я, почему-то, как ребенок, чувствовал, что там меня ждет какой-то сюрприз, как будто бы сейчас Рождество или Новый год и очень хочется заглянуть под елку. Но тут меня остановил Марк.
– Извини, мы должны с тобой попрощаться. Внутри есть все необходимое. Не беспокойся и не тушуйся. Скоро тебя навестят. А пока – отдыхай. Нам пора.
Мы простились, и я ступил на порог моего нового дома. Не скажу, что я часто менял квартиры, а уж тем более, дома. Но это всегда интересно, тем более, что, если вспомнить, что мой дом - моя крепость, то всегда хочется скорее в него спрятаться, глубоко усесться в огромное мягкое кресло и укутаться теплым пледом. А потом просто думать. Можно о чем-нибудь. Например, о жене, работе, отпуске. А лучше всего, конечно, мечтать. Мечтать о том, что никогда не сбудется, но балдеть от того, что ты это представляешь, видишь воочию, пишешь сценарий до самых мелочей, которые и греют душу. Ну, с богом. Я, на всякий случай, тихонько постучал тяжелым, специально приспособленным замком в форме собачьей головы. Тук. Тук…Тук. Никого, вроде. Я потихоньку открыл дверь. Передо мной открылась просторная прихожая, вся отделанная темным благородным деревом, такие же деревянные полы, до блеска очищенные чьей-то заботливой рукой. От прихожей налево - просторная ванная, вся в зеркалах, в современном стиле. Направо – огромная кухня (или столовая). Немного странная. Чего-то тут явно не хватало. Но это потом. Разберемся. А пока хотелось посмотреть, что же будет дальше. Я открыл следующую дверь.
Видимо, это была зала. Ну, или же, большая комната. Она была действительно большой и светлой. Дубовая тяжелая мебель не забивала ее, а делала ее убранство более домашним и земным. Огромный диван, большие мягкие кресла… Не понял. Что-то или кто-то лежал на диване. От яркого света из большого, во всю стену окна я никак не мог сориентироваться, что же это такое. Я сделал шаг к дивану, второй. Это «что-то» на диване шевельнулось. Подняло голову. О боже! Это была собака! И не просто собака, это был Юкон, моя любимая борзая, прожившая с нами 13 лет. Я называл его кентавром за не собачью сообразительность, острый ум и человеческий характер. Юкон спросонья поднял голову и начал пристально всматриваться в меня. Одно ухо его было поднято, другое висело лопухом – отлежал, бедняга. Юкон пытался сбить глаза в кучу, но у него ничего не получалось – сон был слишком тяжел и не отпускал его. Наконец, его взгляд прояснился, он уставился на меня округлившимися и совершенно обалдевшими глазами, но не двигался, замер как статуя.