Школа гетер
Шрифт:
— Малышка Лаис, дочь Леодора! Неужели это ты?
Он слабо улыбнулся, вспоминая их первую встречу, а потом воспоминания — страшные, злые воспоминания! — нахлынули с такой силой, что Фаний схватился за голову, закачался — и упал бы, если бы Лаис не помогла ему устоять на ногах. Еле сдерживая слезы, он рассказал, как застиг жену с Орестесом, повторив то, что девушка уже знала от Кириллы, а потом Лаис, с трудом подбирая слова, сообщила ему о его рабском положении.
Фаний лишился сознания от этого потрясения, и Лаис уже начала беспокоиться, что старания Кириллы были напрасны и даже вредны для него, однако он все же очнулся — и стал молить Лаис о помощи.
Никарета, повинуясь распоряжениям Кириллы, от имени жриц храма выкупила Фания из службы водоносов. Сделано это было на следующих условиях: если бывшему рабу удастся доказать свои права в Афинах, он возместит выкуп коринфскому храму. Если же он не сможет победить, значит, его долг будет выплачивать Лаис из своих доходов гетеры.
Она была согласна на все, взамен просила только об одном: позволить ей сопровождать Фания в Афины.
Последовали переговоры Никареты и старшины водоносов. Ему и в голову не могло взбрести пререкаться с великой жрицей храма, от которого зависело благосостояние города! Вдобавок имя Кириллы было настолько знаменито, что каждое ее слово воспринималось как приказ. Однако, набравшись храбрости, старшина все же попросил позволения отправить бывшего раба в Афины в сопровождении не только Лаис, но и стражника. С могучим охранником хрупкой аулетриде и изможденному Фанию путешествовать будет гораздо безопасней!
Никарета, выслушав эту просьбу, только усмехнулась. Забота о чьей-то там безопасности совершенно ни при чем. Понятно, что старшина беспокоился: а вдруг, если афинскому торговцу не удастся доказать свою личность, он сбежит? Однако Никарета много повидала в жизни разных людей и не сомневалась ни в Фании, ни в его удаче.
Осталось только решить, кто будет сопровождать аулетриду и освобожденного раба.
Лаис бросилась к Кирилле. Старая колдунья выслушала ее просьбу, хитро усмехнулась — и назвала Никарете имя охранника Дарея с таким видом, как будто ее только что озарило благим пророчеством.
Конечно, если бы Дарея в качестве охранника предложила Лаис, от вопросов ей было бы не отбиться, да и разрешение вряд ли дали бы, а с Кириллой никто не смел спорить.
Вот так и получилось, что однажды из Коринфа отправилась тройка путешественников: муж и жена (под видом семейной пары ехали Дарей и Лаис, укрывшая лицо легким покрывалом и заранее получившая от Никареты прощение за то, что, будучи жрицей Афродиты Пандемос, облачилась в одежду замужней женщины), а также их захворавший родственник (Фаний), которого они сопровождали к знаменитому афинскому врачу Диоклу. Фаний был настолько потрясен воскрешением своей памяти, настолько озабочен судьбой невесть куда пропавшей Алфии, настолько ослабел в бытность свою рабом, что ему совершенно не нужно было притворяться: любой, самый недоверчивый и придирчивый человек с первого взгляда признал бы, что он очень болен.
Полдороги Дарей пребывал в превеликой тоске оттого, что вынужден был расстаться с прекрасной и столь любимой им Нофаро, однако каждый стадий пути в Афины приближал их встречу после возвращения в Коринф, и вскоре Дарей перестал грустить.
И вот путешественники в Афинах! Однако эти Афины странным образом опустели…
Чтобы добраться до дома Фания близ Пирейских ворот, нужно было проехать на юго-запад через весь город, и совсем скоро путешественники услышали странный рокот, доносившийся со стороны Парфенона. Сначала им показалось, что это рокочет море, чудесным образом подступившее в самый центр Афин. Однако вскоре стало ясно: это без умолку шумит толпа, переговариваются люди.
— Что там такое? — не уставал спрашивать любопытный Дарей. — Давайте подъедем и посмотрим!
— Мы здесь не затем, — резко ответила Лаис. — Нам нужно сначала уладить дела Фания, а потом зевать по сторонам!
— Конечно, — примирительно кивнул Фаний. — Но так хотелось бы узнать, что здесь происходит!
— Вы хотите узнать, что здесь происходит? — раздался внезапно голос, исполненный такой звучности и красоты, что путники невольно воздели очи вверх, решив, что с ними заговорил какой-нибудь небожитель, взглянувший на грешную землю сквозь редкую завесу облаков, однако в небесах никого не обнаружилось, даже птиц.
— О слепцы, вы смотрите, да не видите! — провозгласил голос раздраженно, и тогда путешественники опустили глаза — и увидели совсем рядом невысокого и несколько кривобокого (одно плечо чуть выше другого) человека в белом хитоне и алом щегольском гиматии. Его голова была увенчала лавровым венком — отнюдь, впрочем, не из свежих листьев, которыми издавна венчали знаменитостей, а из листьев изрядно привядших, какие годились только в похлебку. Видимо, незнакомец был этим венком награжден уже давно, однако берег его, чтобы ни он сам, ни окружающие не забыли о его достижениях.
— Не видите вы, что граждане афинские погрязли в глупости и безделье! Вместо того чтобы приумножать свои богатства и радовать богов жертвоприношениями, они все как один, подобно стаду глупых овец, потащились смотреть на нелепую мазню недостойного краскосмешивателя и стенопачкателя по имени Апеллес.
— Апеллес? — вскрикнула Лаис, от неожиданности выпустив край своего покрывала. Лицо ее открылось.
Незнакомец уставился на девушку ошеломленно, потом потряс головой и пробормотал, обращаясь к Дарею, но не отрывая глаз от Лаис:
— Осмелюсь сказать, друг, твоя супруга прекраснее Прекраснейшей! Вы чужеземцы или афиняне?
— А почему ты спрашиваешь? — настороженно, как и подобает ревнивому супругу, буркнул Дарей.
— Такое ощущение, что я уже видел это прекрасное лицо… Возможно, во сне?..
— А ты случайно не видел в том же сне синяка, которым я украсил твою физиономию? — осведомился Дарей. — Если нет, то ведь его можно и наяву получить…
— Успокойся, о странник! — внушительным тоном произнес незнакомец. — Я строгий охранник устоев брака. Супруги нужны нам, чтобы давать детей и присматривать за хозяйством — для всего прочего годятся гетеры и наложницы. Но я думаю, что приличная женщина вправе появляться на улице только тогда, когда ее не спросят, чья она жена, а спросят, чья она мать! Конечно, вы, чужеземцы, можете не знать наших обычаев, но я держусь такого мнения, что тебе бы лучше — ради вашего же блага! — прикрыть лицо твоей жены. Просто чтобы она не искушала добродетельных афинских граждан. У нее такие глаза… Эти глаза совратят любого мужчину!
Незнакомец приблизился к растерявшейся Лаис и заглянул в ее лицо, а потом снова обратился к Дарею:
— Прости меня, друг-чужеземец, но ты уверен, что твоя жена не бывала в Афинах раньше?.. Зевс Громовержец, помоги мне вспомнить, где я видел это лицо!
Лаис вдруг сообразила, что лицо этого человека тоже знакомо ей. Она его уже видела раньше. Но где? Когда? Возможно, случайно, на афинской улице…
Вдобавок она помнила этот богатый оттенками, звучный голос… И его она тоже слышала на улице!