Школа над морем
Шрифт:
Подсказывать не решается никто.
То, что одна из лучших учениц, отличница Кукоба, не выучила урока, поражает всех.
– Ты... не читала заданного?
– спрашивает учительница.
Галина молчит. Еще секунда – и она не выдержит, она заплачет. Слезы, горячие слезы подступают к горлу.
– «Плохо», - шелестит по классу, будто беспокойный ветер пробегает по партам.
Галина садится, и ей кажется, что тяжелая и бурная волна сердитого моря швырнула ее наконец на берег. Щеки горят у девочки, дрожат пальцы.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ Разговор с директором школы
«Чрезвычайное» собрание,
Галина не решалась сразу открыть свою тетрадь. Она знала, что ошибок было много. Взяв тетрадь двумя пальцами за нижний уголок, она осторожно заглянула в середину. Вся страница была испещрена жирными черточками красного карандаша. У Гали больно сжалось сердце. Слабая надежда на «посредственно», еще кое-как тлевшая до сих пор, быстро гасла. На одной странице было не меньше десяти ошибок. Нет, за такую диктовку никакой учитель не поставит «посредственно».
Значит, что же? «Плохо»?
И, чтобы не мучиться страшными догадками, Галина сразу раскрыла тетрадь. Внизу страниц красным карандашом было написано: «Плохо».
Предстоящее собрание сильно волновало Галю. Она хорошо знала повестку, состоящую из одного только вопроса: успеваемость в ученье и дисциплина. И, конечно, на этом собрании первым делом будут говорить о ней, об отличнице Галине Кукобе, которая так позорно провалилась сегодня.
Василий Васильевич и в самом деле прежде всего начал говорить о ней, Он, конечно, уже знал, что Кукоба получила «плохо» не только за диктант. Евгения Самойловна уже рассказала ему, взволнованно и удивленно, как отвечала Галя сегодня по географии. Но, как ни странно, о Гале Василий Васильевич сказал только вскользь, упоминая и о других учениках.
– Вот, - говорил он, - даже отличница Кукоба, и та осрамилась. Надо, значит, узнать, почему это случилось! Чем объяснить такое странное превращение.
И сразу же после этого стал говорить о том, что нужно делать, чтобы выше поднять успеваемость, чтобы шестой класс, в котором все без исключения ученики были пионерами стал в самом деле лучшим в школе, чтобы был он примером для других, чтобы мог он по заслугам получить эту замечательную награду – парусную лодку бойцов-пограничников.
– Не забывайте, ребята: я не только директор, но и руководитель вашего класса, - усмехнулся Василий Васильевич.
– Вот почему меня так огорчают все ваш неудачи и так радуют все ваши успехи. Вот почему я не могу оставаться равнодушным и к поведению Олега Башмачного, который сегодня валялся на полу вместе с Сашком Чайкой. Кстати, от кого - от кого, а от Сашка Чайки я этого не ожидал.
– Это он первый, - буркнул Чайка.
– Не будем лучше говорить об этом сейчас.
Олег сидел молчаливый и задумчивый. Но и он встрепенулся, когда слово предоставили пионервожатому Максиму и тот заговорил об изуродованной парте.
– Если мы будем терпеть таких «художников» - закончил свою речь Максим, - не видать шестому классу этой лодки. Башмачный выцарапал на своей парте корабль, но пусть он помнит, что никогда не быть капитаном тому, кто не хочет учиться и работать.
Заговорив о корабле, пионервожатый затронул самое чувствительное место в сердце Олега.
Корабль! Конечно, не тот корабль, который нацарапал Олег на парте, но настоящий могучий ледокол не покидал мыслей мальчика. Ледокол! Мощный ледокол, на котором Олег непременно поплывет
Кроме вожатого, говорили еще Люда Скворцова и Нагорный, а потом выступил Сашко Чайка и коротко сообщил о том, что в шестом классе будет выходить литературный журнал «Рассвет», переписанный на пишущей машинке и богато иллюстрированный лучшими художниками. Все захлопали. Хлопала и Галя, хотя на душе у нее было не очень весело. Ей не хотелось ни возвращаться домой, ни оставаться здесь. Среди шумных, веселых товарищей она чувствовала себя одинокой, пришибленной. Ей хотелось рассказать кому-нибудь о себе, о ссоре отца с матерью, которая хочет бросить семью и уехать в Москву. Но говорить об этом почему-то неловко. Вдруг расскажешь подруге, хотя бы даже Люде Скворцовой, а она засмеется! Нет, Люде нельзя говорить. Она и слушает-то всегда невнимательно и говорит только о себе.
Когда кончилось собрание и Галя уже выходила из класса, чья-то рука легла на ее плечо. Посмотрела: Василий Васильевич.
– Кукоба, пойди-ка на минутку ко мне, сказал он и как-то странно – и печально и задумчиво посмотрел на Галину.
И так же печально и ласково смотрел на нее и потом, когда, усадив ее перед собой в учительской, сел и сам за свой письменный стол.
– Садись, Кукоба, - сказал он, указывая ей на стул и ближе придвигая свое кресло к столу.
Он смотрел не отрываясь на эту светловолосую девочку, пионерку и отличницу, смотрел, не спуская глаза, как бы пытаясь прочесть все то, что таилось в глубине ее сердца.
– Ну, давай, Галя, поговорим начистоту. Расскажи мне, как старшему другу, что случилось с тобой?
– спрашивал Василий Васильевич.
– Я не узнаю тебя. Как это могло случиться, что у тебя, такой хорошей ученицы, и вдруг два «плохо»? Мне кажется, что тебя что-то гнетет. Может быть, у тебя горе какое-нибудь или обидел тебя кто?
Галина молчала. Директор слышал только ее взволнованное, тяжелое дыханье.
– Ты понимаешь, - снова начал он тихо и ласково, - что дальше так продолжаться не может. Ты обязана быть такою же отличницей, какой была раньше. Почему ты наделала столько ошибок в диктанте? Раньше с тобой этого не случалось. Что тебе помешало выучить урок географии?
Галина не отвечала. Целую минуту продолжалось напряженное молчание. И вот она наконец подняла голову:
– Василий Васильевич... Я... я... Нет, не спрашивайте меня! Мне тяжело.
И, едва сдерживая слезы, готовые брызнуть из глаз, Галина добавила шопотом:
– Мама... мама хочет уехать... и... и оставить... меня и отца.
Василий Васильевич встал и с грохотом отодвинул стул. Он молча прошел из угла в угол и, остановившись возле девочки, положил на понурую головку свою широкую теплую ладонь.
– Вот что! Мы вот как сделаем. Не надо печалиться. Завтра я приду к вам в гости. Можно?
Как ни странно, но этот короткий разговор с директором как-то успокоил Галину. Ей почему-то стало казаться, что теперь все, все будет. хорошо. Как это будет, девочка еще не знала, но, раз Василий Васильевич этого захотел, все устроится, все будет по-старому, все наладится снова – и дома и в школе.
Галя вышла на улицу. Ей показалось, что и само солнце светит как-то иначе - совсем как весной. Еще один только месяц, думала Галина, и снова зазеленеет трава, снова нальются пухлые почки на деревьях и из-за моря прилетят ласточки.