Школа Робинзонов
Шрифт:
Волосы — каштановые с проседью, редкие на макушке.
Лоб — высокий.
Лицо — овальное.
Цвет лица — здоровый.
Зрение — отличное.
Глаза — серо-карие.
Брови и ресницы — светло-каштановые.
Веки — запавшие.
Нос — средней величины, на краю левой ноздри выемка.
Щеки — впалые, без растительности.
Уши — большие, приплюснутые.
Рот — средний. Гнилых зубов нет.
Губы — тонкие, немного сжатые, обрамлены густыми усами и эспаньолкой.
Подбородок — круглый.
Шея — полная. На затылке родинка.
Когда купается, можно заметить, что тело белое, немного волосатое.
Жизнь ведет правильную, уравновешенную.
Не обладая крепким здоровьем, сумел его сохранить благодаря воздержанности.
Бронхи слабые. По этой причине лишен дурной привычки курить табак.
Не употребляет ни спиртных напитков, ни кофе, ни ликеров, ни виноградных вин.
Короче говоря, избегает всего, что может оказывать пагубное воздействие на нервную систему.
Легкое пиво, вода, подкрашенная вином, — вот единственные напитки, которые употребляет без всяких опасений. Благодаря своему благоразумию ни разу от рождения не обращался к врачу.
Жесты — оживленные, походка быстрая, характер открытый и искренний. Деликатен до крайности — до сих пор не решился соединить свою судьбу с женщиной из страха сделать ее несчастной.
Такой была характеристика, составленная самим Тартелеттом и, безусловно, заманчивая для девицы определенного возраста. Тем не менее, брак этот не состоялся, учитель по-прежнему жил холостяком и продолжал давать уроки танцев и изящных манер.
В этом амплуа он и появился в доме Уильяма Кольдерупа, а с течением времени, когда ученики стали мало-помалу отсеиваться, остался приживальщиком в семье богача.
Несмотря на все странности, человек он был очень славный и все домочадцы к нему привязались. Он любил Годфри, любил Фину, и они отвечали ему взаимностью. Теперь у него в жизни было только одно честолюбивое стремление: передать молодым людям все тонкости своего искусства, сделать их образцом хороших манер.
И вот представьте себе, что именно учителя танцев Тартелетта и выбрал Уильям Кольдеруп в спутники своему племяннику для предстоящего путешествия. Впрочем, у него были некоторые основания предполагать, что Тартелетт в какой-то мере способствовал желанию Годфри побродить по свету для полного завершения образования. Раз так, пусть едут оба! На следующий день, 16 апреля, он вызвал учителя танцев к себе в кабинет.
Просьба набоба была для Тартелетта равносильна приказу. Учитель вышел из своей комнаты, на всякий случай прихватив с собой карманную скрипку, поднялся по широкой лестнице, правильно расставляя ноги, как и подобает учителю танцев, деликатно постучал в дверь и с приятной улыбкой на лице вошел в кабинет, склонившись и округлив локти.
Затем он встал в другую позицию, скрестив нижние части ног таким образом, что пятки касались друг друга, а носки смотрели в противоположные стороны.
Любой другой на месте учителя танцев Тартелетта не смог бы удержаться на ногах в таком неустойчивом положении, но он выполнил это с большим знанием дела.
— Мсье Тартелетт, — обратился к учителю Уильям Кольдеруп. — Я пригласил вас, чтобы сообщить одну новость. Надеюсь, она вас не поразит.
— К вашим услугам, — ответил Тартелетт.
— Свадьба моего племянника откладывается на год или на полтора года. Годфри решил сначала побывать в разных странах Старого и Нового Света.
— Мистер Кольдеруп, — ответил учитель, — мой ученик с честью будет представлять страну, в которой родился.
— А равно и наставника, который обучил его хорошим манерам, — добавил почтенный коммерсант. Но простодушный Тартелетт не усмотрел в его голосе никакой иронии.
Вслед за этим учитель танцев, убежденный, что он должен проделать все требуемые позиции, сначала наклонил ноги вбок, будто собираясь кататься на коньках, затем, легко согнув колено, поклонился Уильяму Кольдерупу.
— Я подумал, — продолжал коммерсант, — что вам не совсем приятно будет расставаться со своим учеником.
— О, крайне неприятно, — сказал Тартелетт, — но если это нужно…
— Совсем это не нужно, — возразил Уильям Кольдеруп, нахмурив густые брови.
— Тогда как же? — произнес Тартелетт.
Слегка взволнованный, он отступил назад, чтобы перейти из третьей в четвертую позицию, потом расставил ноги, видимо, не сознавая, что делает.
— Вот так! — безапелляционно заявил коммерсант. — Мне пришло в голову, что будет действительно очень жестоко разлучить учителя и ученика, достигших такого взаимопонимания.
— Конечно, путешествия… — пробормотал Тартелетт, казалось, не желавший ничего понимать.
— Да, конечно… — подхватил Уильям Кольдеруп. — Во время путешествия раскроются не только таланты моего племянника, но и учителя, которому он обязан умением так хорошо себя держать…
Никогда этому большому ребенку и в голову не приходило, что в один прекрасный день ему придется покинуть Сан-Франциско, Калифорнию, даже Америку, чтобы отправиться бороздить моря. Этого никак не мог понять человек, больше занятый хореографией, чем путешествиями, и не выезжавший из города на расстояние свыше десяти миль. И вот теперь ему предлагали, нет, ему дали понять, что, хочет он или не хочет, он вынужден покинуть свою страну, чтобы испытать все трудности и неудобства переездов, которые он сам же рекомендовал своему ученику! Было от чего волноваться такому не слишком тренированному мозгу, каким обладал Тартелетт. Впервые за всю жизнь бедный учитель танцев почувствовал, как дрожат мускулы его искушенных тридцатипятилетними упражнениями ног.
— Может быть, — сказал он, пытаясь вызвать на губах шаблонную улыбку танцовщика, которая только на мгновение исчезла. — Может быть, я не гожусь для…
— Привыкнете — ответил Кольдеруп тоном, не терпящим возражений.
Отказаться? Нет, это было невозможно. Тартелетт о таком даже не подумал. Кем он был в доме богача? Вещью, тюком, грузом, который можно было отправить на все четыре стороны. Однако предстоящее путешествие его порядком взволновало.
— И когда же состоится отъезд? — спросил он, снова пытаясь стать в академическую позицию.