Школа сновидений
Шрифт:
То жизнестроящее, что дает опыт противостояния, видимо, есть сила, позволяющая восстановить утраченную или загрязненную связь тела с высшей человеческой судьбой.
Ощущение достоверной легкости бытия утрачивается вместе с обычной утратой легкости тела, так незаметно привычной в детстве и отрочестве. По мере того, как общественный шаблон распределения жизненной энергии (имеющий форму рассеивания её от центра нашего тела на периферию и к топологическому низу тела), схватывает наше сознание, меняется и отягощается наше тело, схваченное неживыми для него связями и разделениями императив ума.
Суть центростремительного рассеивания на периферию тела такова, что она вызывает постоянное нарастание усилий и затрат энергии, необходимых для поддержания равновесия и противостояния.
Другими словами, по мере проживания жизни социального шаблона и его общих путей, все больших затрат энергии требует именно удержание равновесия вертикальной оси сознания.
Бросающая вызов уму щедрость и избыточность жизни и языка, проявляющиеся множеством одновременно существующих способов и средств выражения одного и того же смысла, указывает на щедрость как на свойство силы, дарующей жизнь человеческому.
То в человеке, что при рождении не принадлежит ему, — жизненную силу и дар свободы, он, в силу характера этого дара, либо возвращает своей жизнью и смертью, либо продлевает с благодарностью в бесконечность. Потому что принятие дара есть принятие ответственности за сам дар, но не за дарующего. Так же — для дарующего: возможна ответственность лишь за род дара, но не за судьбу одариваемого.
Естественная щедрость, присущая и ядру возвышенного в человеке, актуализируется в матрице бескорыстия как орган, восстанавливающий беспрепятственную двустороннюю связь с большими потоками света в Мироздании, делающих возможной легкость путешествия индивидуального сознания в безграничности. И, видимо, лишь глубокое затмение матрицы бескорыстия умом и его линейными законами торговли вынуждало и вынуждает ищущих в древности и в наши дни прибегать для осуществления большого путешествия к услугам тех сил во Вселенной, для которых корысть, возможно, является основной нерастворимой матрицей их сознания.
«Во сне я оказался на правом берегу реки. Мир сумерек, переходящих в ночь. Контрастирующие и главенствующие цвета — черный и красный. Быстро переместившись от берега реки к подножию стены (правой стены) каньона, оглядываюсь в ожидании чего-то. Прямо передо мной в скале вырублено много небольших помещений, очень напоминающих скальный монастырь в Ц., но расположенный не так высоко, а сразу у места смыкания равнины и горы. Множество помещений-келий и почти в каждом — люди (по одному, по два, не больше трех). Между помещениями — множество ходов, всякие лестницы в две-три ступени, небольшие арки или столбы ворот без створок.
От места, где я стою, и до начала горы с кельями (хотя это не кельи, а какие-то комнаты для торговли), — метров 30–40. Слева от меня — большой одинокий камень, отесанный как квадратная опора для моста, высотой в два-три человеческих роста. Из-за этого камня выходит женщина, подходит ко мне, мы вместе идем к «кельям». Я знаю, что должен ей что-то показать. Женщине около 50 лет. Азиатский тип лица, черные блестящие волосы до плеч, не полная и не худая, подвижная. На ней светлый длинный плащ, на правом плече небольшая коричневая сумка на длинном тонком ремешке. Мы подходим к «кельям». В ближайшей сидит «продавец». Он сидит на небольшой подушке, скрестив ноги по-восточному. Все небольшое помещение убрано коврами: пол, стены, потолок. Перед «продавцом» — небольшой сундук или ящик со стеклянной крышкой, она откинута в сторону. Сам «продавец» — толстый, лоснящийся, одет в просторные шаровары, рубашку и небольшую жилетку, очень богато расшитую. Лицо хитрое, с крупными чертами, глаза навыкате. Увидев нас на пороге, он быстро извлекает что-то из сундука жестом, каким вытаскивают и показывают платки и ткани на базарах. Судя по его жестикуляции, он что-то демонстрирует, а моя спутница это разглядывает. Но я не вижу что: руки продавца пусты, на мой взгляд. Хотя и не совсем: иногда как будто проскальзывают очертания каких-то предметов, но они размазаны, словно не наведена резкость.
«Продавец» и моя спутница оживленно общаются. Но я ни звука не слышу. Между ними стоит небольшая свеча (единственный источник света в этой «келье»). И на их лицах играют блики. Окончив диалог, мы уходим. Покупка-сделка не состоялась.
Помню, что мы заходили ещё во множество подобных помещений, и все они были чем-то схожи. Все они освещались свечами. Вокруг сновали люди (или нелюди), — различить их было невозможно. Длинное — до пола — серое одеяние, заканчивающееся вверху большим остроконечным капюшоном, закрывающим лицо. Ног из под одежды не видно, шагов не слышно. Поодиночке или группами по двое-трое они переходили, перескальзывали от «келье» к «келье». Не помню момента, когда моя спутница исчезла, вернее, пошла по своим делам. Просто стало легче дышать. Я шел один мимо множества открытых помещений с сидящими в них «продавцами». Все мне что-то предлагали. Но я не обращал на них внимания, их товар меня не волновал.
Пару раз чуть не упал из-за развязавшегося шнурка ботинка. Завязав шнурок заново, я двинулся дальше. По дороге ко мне ненадолго примыкали люди, приходившие со стороны реки.
Я их также провожал к «кельям» (они сами будто не могли туда дойти), и дальше они исчезали, как и моя первая спутница.
Я двигался вдоль течения реки, находившейся слева от меня, и вдоль «келий», мелькавших справа.
Становилось ещё темнее. Потом, вдруг, местность стала быстро удаляться от меня. Земля ушла вниз. Я был в воздухе, перемещаясь, словно кто-то тянул меня за затылок назад и вверх. Тела я уже не ощущал.
Потом я вновь завис в точке пространства, откуда была видна вся долина с каньоном: оба берега, обе стены и река внизу. Все было залито золотистым светом, цвета золотой осенней листвы. Лишь в месте, где был город «келий», на правом берегу у подножья стены, лежала темно-серая тень, — там все было в серой непонятной дымке. Я почувствовал, что покидаю это место, и тут я услышал голос: «ТРЕНИЕ ЕСТЬ НЕПРЕХОДЯЩЕЕ ДЕЙСТВО ЭТОГО МИРА».
Когда неуловимое и манящее воспоминание о чем-то настоящем сияет ровным светом смысла и чистоты и очевидно мелькает в памяти, но остается недоступным как золотая крепость за рвом без мостов, — самое время отправиться в путешествие, которое начинается отсюда и навсегда, — в путешествие, которое называют и сновидением (хотя это и не самое точное слово для того, что никак не связано со словами хотя бы потому, что для этого нет нужды спать), — достаточно ощутить нечто большее в том присутствии, которое есть мы и мир, и позволить этому начаться и произойти и, ощутив странное дуновение, раствориться с легкостью в путях и потоках, ветрах и течениях, сообщающихся между собой и отворяющихся в световые просторы и бездонную немоту живой Вселенной, пронизанной токами пронзительных и достоверных чувств и большой судьбы Происходящего в неизвестности, имеющей иной, нежели наша речь и мысль, порядок и последовательность; и, снимая покровы местного языка, как раздеваются перед морем, обнажая живость и слитность смысла, простота которого не отражается ни в одном из зеркал, потому что у него нет второго — он не симметричен, а жив, — распугав и распустив сети речи до огромных зияний, несговорчивых к туземным наречиям, наше тело радуется досягаемости невыразимым, доступностью для великого, возвращению и возобновлению Путешествия, которое и есть то, что так неуловимо манило и сияло в нашей подлинной памяти.
«МНЕ СНИЛОСЬ, ЧТО ИЗ БЕЗГРАНИЧНОСТИ, В КОТОРОЙ СУЩЕСТВУЕТ НАШ МИР, СПРАВА НАДВИГАЛАСЬ НЕОПИСУЕМАЯ ТЕМНО-СИНЯЯ БУРЯ. ЗАТЕМ ВРЕМЯ ЕЁ НАСТАЛО. И МЫ ВСЕ ПРЕВРАТИЛИСЬ В ЛАЗУРНЫЕ ОГОНЬКИ ПЛАМЕНИ В ЗОЛОТИСТОМ ОРЕОЛЕ.
И ПОТОМ ОТТУДА, ИЗ ОГРОМНОСТИ, В КОТОРОЙ МЫ ОКАЗАЛИСЬ, МЫ ВИДЕЛИ ТО, ЧТО ОСТАЛОСЬ ОТ НАШЕГО МИРА: НЕСКОЛЬКО АРХИПЕЛАГОВ КРОШЕЧНЫХ ЗОЛОТЫХ ОСТРОВКОВ НА БЕСКРАЙНЕЙ И НЕПОСТИЖИМО ТЕМНО-СИНЕЙ ПУСТОТЕ, — И ЭТО БЫЛО ВСЕ, ЧТО ОСТАЛОСЬ ОТ НАШЕГО МИРА».