Школа
Шрифт:
Все рассаживаются. Можно трогаться, но выехать не дают: старухи с соседних домов натянули в переулке ленту, вынесли табуретку с булкой хлеба и солонкой – хотят сорвать «зайца». Стоят и лыбятся, светят железными зубами – выдры старые. Им на кладбище пора, а они – «зайца».
Йоган вылазит из машины, дает бабам бутылку шампанского и коробку конфет, – знали про такое дело, подготовились. Но бабы не пропускают, говорят, – мало. Йоган дает им еще бутылку водки.
– А хлеб-соль? – шамкает одна старуха. – Надо хлеб-соль, каб у вас усе добра
Светка вылазит из машины, подходит к Йога-ну, они отламывают по куску хлеба, солят, жуют.
Бабы отваливают, машины трогаются.
Подъезжаем к загсу. У входа толпятся друзья, подруги и родня. Я внутрь не иду – что мне там делать? Захожу в «Театральный» гастроном, беру бутылку пива, открываю зажигалкой, отпиваю. Хорошо. Вчера после «конторы» мы с Батоном пошли к Зене, раздавили еще пузырь водки, так что пиво сегодня – самое то.
Допиваю, сажусь в машину, а то набегут потом, займут все места – и чухай тогда на Рабочий на троллейбусе.
Скоро все вываливают из загса. Йоган со Светкой и шаферами садятся в «Волгу», остальные кидаются занимать места в машинах. Кто не вмещается, идут на остановку.
Едем фотографироваться. Сначала – к танку. Он раньше стоял на площади Победы, а теперь стоит на Мир-2. Потом – к памятнику в Салта-новку, по Бобруйскому шоссе.
Из Салтановки – прямо в столовую на Рабочем. На улице уже толпа народу – сто человек гостей. В дверях – мамаша Йогана и родоки Светки. Ступеньки застелены красной ковровой дорожкой. Йоган берет Светку на руки, чтобы нести по ступенькам, спотыкается, и оба падают – он снизу, она сверху. Все ржут.
Родоки подбегают, помогают Йогану со Светкой подняться, отряхивают и волокут в столовую. Следом – вся толпа.
Столы накрыты, но никто не садится. Обступили молодых, поздравляют, целуют, суют конверты. У меня тоже есть конверт – мамаша дала двад-цатьпятку, чтоб подарил. Меньше – нельзя, обсудят. Я протискиваюсь и сую конверт Йогану, жму руку, киваю головой Светке.
Народу кругом море. Много стариков – одеты по-деревенски, в костюмах семидесятого года, бабы – в цветных платках. Из своих пацанов только Батон, я, Зеня и Куля – все, кто вчера был в «конторе». И Йоган позвал своего дружбана с учила – пацан колхозный, с деревни. Еще пришли несколько молодых баб – видно, Светкины подруги. Одну я знаю – это Ленка со сто пятидесятого дома, к ней Йоган бегал на мой день рожденья за кассетой.
Мамаша Йогана и Светкины родоки носятся по столовой – таскают на столы жратву.
– Фотографироваться! Все вместе! – орет дядька с фотоаппаратом. Он работает в доме быта и фотографирует все свадьбы на Рабочем.
Все становятся в углу, я с пацанами в последнем ряду. Дядька несколько раз щелкает, моргает вспышкой.
Откуда-то выбегает лысый мужик и кричит:
– Добро пожаловать за стол!
Это, видно, тамада – Йоган говорил, что будет тамада. С ним рядом – старый дядька с гармошкой. Этот раньше вел пение у нас в школе, пока не выгнали за пьянку. Кликуха была ЗМЗ –
Народ рвется к столам, чтоб занять места, я – тоже. Кому не хватило, тыркаются во все стороны.
Тамада берет микрофон, что-то говорит, но ничего не разобрать. Вылазит дядька, который заведует всей техникой, возится с микрофоном.
– Хто тут жыве близко, прынясите стульеу! – орет Йоганова мамаша.
Мы все – за одним столом: я, Батон, Зеня, Куля, бабы из учила и Светкина сеструха. Бабы ничего, можно будет подколоться потом, когда выпьем рюмки по три.
Микрофон так и не работает, тамада орет без микрофона, но ничего не слышно: все галдят.
– За молодых! – кричит мужик с широким красным галстуком.
– За молодых! – орут остальные.
И сразу:
– Горько!
Йоган со Светкой встают и сосутся, а гости хором считают:
– Раз, два, три, четыре…
Охереть надо – сосаться по заказу. Все смотрят, лыбятся, как дурные. Я Йогану не завидую. Только вмазали – Батон уже льет по второй.
– Кто его знает, много они водки купили или нет, – говорит он. – А народу вон сколько. Будем еблом щелкать – останемся без ничего.
– Правильное решение! – орет Куля, и все гогочут. Выпиваем. Я не закусываю, только нюхаю хлеб. Надо, чтоб дало по мозгам: свадьба все-таки. Все жрут, а я ору:
– Давайте сразу по третьей! За Йогана!
– Ну, ты, Бурый, даешь стране угля, – хоть мелкого, но до хуя. – Куля лыбится. – Пять минут не посидели, а ему уже по третьей. Успеем еще. Или ты хочешь здесь мордой в салат заснуть?
Бабы ржут, но мне до лампочки.
Я беру бутылку, разливаю. Какой-то мудак орет:
– Горько!
Йоган со Светкой сосутся, а мы не ждем, пока они кончат, чокаемся и пьем.
Нормально, теперь можно и пожрать. Наваливаю на тарелку салата, жую.
ЗМЗ дрочит на своей гармошке. Возле него на табуретке – рюмка с водкой и тарелка со жратвой.
Я ору:
– ЗМЗ, домой! Включайте нормальную музыку!
Пацаны и бабы ржут. ЗМЗ затягивает вальс, Светкина мамаша вытаскивает Йогана со Светкой – танцевать. Они упираются, потом выходят, обнимаются и начинают топтаться на месте. Несколько человек крутятся вокруг них, гогочут и хлопают в ладоши. Морды у Йогана и Светки красные: видно, уже вмазали рюмки по три. Танец заканчивается, и я снова ору:
– Ставьте нормальную музыку!
Другие молодые пацаны и бабы тоже возбуха-ют. Типа, что это за мудистика такая: пришли на свадьбу, а тут вместо музыки – хер с гармошкой. ЗМЗ отваливает, и спец по аппаратуре врубает магнитофон – «Ласковый май».
Все прутся танцевать: и молодые, и старые. Мы становимся своим кругом – молодые пацаны и бабы. После второй темы Батон идет к столу, наливает себе водяры, пьет – и опять к нам. Я вижу – с ним что-то не то: морда белая, голова болтается. Он тошнит себе под ноги и смотрит на свою рыготу.