Шкуро: Под знаком волка
Шрифт:
— Был у него?
— Пробрался кое-как. Его ординарец меня узнал. А начальник штаба уже другой — чистый комиссар.
Этот Лыткин — ординарец, сказал, что Сорокин сам боится начальника штаба. И еще теперь сделали Военно-революционный совет при главнокомандующем. Все приказы Сорокина — через этот совет. Митинги пошли — нарочно коммунисты будоражат. И на митингах красноармейцы голосуют: наступать на контру. На нас, значит. Это все пошло, когда Ковтюх взял Армавир. И будто из Царицына прибыл на грузовиках какой-то Жлоба [38] — командир Стальной дивизии,
38
Жлоба Дмитрий Петрович (1887–1938) — в гражданскую войну начдив под Царицыном, командовал группой войск в Астрахани, конным корпусом на Юге, кавалерийской дивизией в Закавказье. Репрессирован.
— Что за приказ? Да ты пей, Коля. У красных-то не давали?
— Дава-али. Там они пьют почище нашего. И горилку, и спирт, а когда нету лучше, то и денатурат. О приказе узнал, когда меня к самому Ивану провели. Он сказал, будто в приказе требуют, чтобы он вел войска на Царицын, а Кубань, Кавказ бросил.
— Ну и что он?
— Сказал: «Я их пошлю…» А потом еще добавил, что. пойдет на Ставрополь. Теперь, говорит, отдавайте мне должок. Скажи, мол, своему Шкуро, чтобы помог.
— Придумаем чего-нибудь, Коля. А от жидовской власти он думает избавляться? У него же там какой-то Рубинштейн — президент республики. Я же тебе наказывал, чтобы намекнул, что мы вместе на Кубани будем править.
— Я намекнул. Он сказал, что с Деникиным, с офицерьем, дела не будет, а с казаками — после Ставрополя.
— А как войска стоят, он тебе показал?
— Я попросил, конечно, а он такой злой был. Трезвый. «Вы, говорит, белые вороны очень хитрые. Сами ничего не даете, а все чужое утащить хотите».
— Я ж тебе объяснял, что надо сказать.
— Сказал. Бригады Боровского и Покровского на карте показал. И численность. И наш план. Тогда он же на минуту свою карту открыл из-под занавески. Ну, я разобрался…
И еще до начала Военного совета красные начали наступать на Беломечетинскую из Невинномысской. Логинов отбился, даже не пуская в дело свою полуживую пушку, но на совет приехал озабоченный. Рассказал, что красноармейцы начисто сожгли черкесский аул Мансуровский, жители которого прибежали к нему. «Вот тебе и пополнение, — сказал полковник Логинову. — А оружие для них у комиссаров получим».
Шкуро убежден, что кубанцы согласятся с его планом, но… Начальник штаба мог вдруг с наивной прямотой высказаться об изменении обстановки в связи с тем, что немцы проиграли войну, и союзники уже через Новороссийск связываются с Деникиным и надо действовать вместе с Добрармией, согласовать свой план со штабом армии. И попробуй возрази. Если бы все командиры понимали его так же, как опытные адъютанты, друзья по самым тайным делам. Однако и с ними надо быть осторожнее: когда совещался со своими, вдруг заметил, что Кузьменко смотрит исподлобья или отводит в сторону взгляд. Задумывается неизвестно о чем.
— Жаль, что ты до Пятигорска не добрался, — посетовал Шкуро, когда они остались наедине, — и взглянул испытующе.
— Так охрана ж. Я же вам говорил, Андрей Григорьевич. Все Кавминводы под московской охраной.
— Говорил. Но ты так мне и не рассказал, как с Леночкой путешествовал. Хорошо с ней спалось?
— Да, что вы, Андрей Григорьич?.. — ответил Кузьменко. А в глазах то ли испуг, то ли стыд…
За своими тоже надо смотреть. Может, и менять надо. Конечно, дело не в бабе — Шкуро всегда найдет подругу. И Тасеньку пора вызывать…
— А ты, Коля, не переживай — если ты ее… я только за тебя порадуюсь: она бабенка сладкая.
— Что вы, Андрей Григорьич…
Военный совет назначил на утро — время, когда он всегда уверен, спокоен, решителен. Оглядел офицеров — пойдут, куда он скажет. И полковник Шифнер не станет противоречить. Здесь, на Северном Кавказе, в тылу армии Сорокина, развернутой к северу против деникинцев, он, полковник Шкуро, — единственная власть.
За него вся верхняя Кубань. Скажет: «Я решил…» — и пойдут, куда прикажет. Но надо к ним проявить уважение. — тогда и они больше его зауважают.
— Давайте думать, господа офицеры, — сказал с некоторым тревожным надрывом в голосе после того, как начальник штаба подробно изложил обстановку. — Конечно, Антон Михайлович прав: наш долг помочь Добровольческой армии. Бели мы отсюда ударим на Невинномысскую, то попадем в самый центр красных. Это будет решающая победа. Но там у них настоящая оборона. Окопы в несколько рядов» опытные войска. Без артиллерии там нечего делать. Согласны со мной, господа? Ну вот. А еще лучше бы бросить Баталпашинский отдел, рвануть в Лабинский — и наступать на Армавир, на Таманскую армию Ковтюха. Тогда мы могли бы действовать вместе с войсками Покровского и барона Врангеля. Не устоял бы Ковтюх. Да у него и армия-то… Половина — бабы на повозках.
— А другая половина — наши крепкие мужики-кубанцы, — позволил себя перебить полковника Логинов. — Иногородние.
— Верно заметил, есаул. Крепкие кубанские мужики. Воевать умеют. Оборону сделали. Их тоже без артиллерии не возьмешь. Вот и надо нам подумать о Тереке. Как доложил начальник штаба, терские казаки подняли восстание, командуют ими известные нам Агоев и Серебряков. Всю Кабарду подняли. И если мы пойдем на соединение с ними через Ессентуки, Кисловодск, Пятигорск, то и в тыл красным ударим, помогая войскам Деникина, и большого сопротивления не встретим, и терцы поделятся с нами оружием и амуницией. Да мы и сами знаем, где что лежит.
Командира поддержали единогласно.
«Вчера я приехал в Пятигорск…» — так начиналась глава любимого романа Стахеева, и он, целуя Леночку, повторял: «Неделя, как я здесь, а мне все кажется, что я, как Печорин, только вчера приехал в Пятигорск. Две недели, как я здесь, а мне все кажется, что я, как Печорин… Месяц, как я здесь, а мне все кажется…» Это был медовый месяц, медовый август. Медом наливались пронизываемые щедрым солнцем гроздья винограда, разложенные на прилавках рядом с бутылями молодого вина.
Стахеев и Лена жили в гостинице «Кавказ», вскоре переименованной в «Красный Кавказ». Ночи были жаркие, спали нагими. Разглядывая обнаженного мужа, Лена рассказала об ужасном зрелище на ставропольской Соборной площади — о виселице с повещенными.
— Один совсем голый, — говорила она. — Молодой мужчина. Такой же, как ты. Только весь в рыжих волосах.
— Белые сволочи. Они за все ответят. Шкуро оказался таким негодяем. Я же его знаю — я тебе рассказывал.
— В Ставрополе не он вешал, а губернатор, мне говорили.