Шлак 5.0
Шрифт:
Через три километра показалось озеро. Вокруг пальмы, песок, лежанки под зонтиками, вода прозрачная, с бирюзовыми бликами. Людей здесь было больше. Дымились мангалы, играла мягкая музыка, официанты в клетчатых шортах разносили напитки. Рабочий день закончился, и те, кто имел право на привилегированный отдых, собрались на берегу поболтать и выпить.
Поднимая волну, по озеру промчалась пара гидроциклов, устремляясь наперегонки к противоположному берегу. Высоко в небе парила птица, то ли приглядываясь, то ли выслеживая кого-то.
За озером располагался научный комплекс — несколько
— Ладно, ладно, мужики… Чё вы…
— Вперёд! — прозвучал приказ.
Музыкант крикнул:
— Удачно сдохнуть, шлак!
Я не стал отвечать, хотя было что. Во-первых, сомневаюсь, что сейчас я шёл на смерть. Для этого совсем не обязательно тащить меня восемьсот километров через пустошь, достаточно было оставить Волкову для опытов. Во-вторых, Тавроди не лаборант, опыты не ставит. Он исследователь, ходит по земле, щупает предметы руками, и сейчас он хотел пощупать меня. Кто я, из чего сделан? Он в первую очередь учёный. Что будет потом? А хрен его знает, может, оставит себе, может, вернёт Волкову. Но убивать не будет точно. Пусть я сейчас сухой, однако интуиция проводника работала и опасности не предвещала.
Мы подошли к центральному зданию, здесь нас ждал щупленький юноша. Строгий взгляд, прыщи на носу. Он стоял выпрямившись, расправив плечи. Хотел казаться взрослым и значимым, и когда-нибудь наверняка станет таким, но сейчас был именно прыщавым юнцом и не более того. На кармане белого халата висел бейдж с фото и фамилией: Роузберг Г. С.
Не говоря ни слова, юноша шагнул в распахнутую дверь, и вараны торопливо потащили меня следом. Через гулкий вестибюль мы прошли в правое крыло здания. В просторном холле между кадок с пальмами стояли два кожаных кресла и журнальный столик. На столике кофейник, две чашечки и полный набор аксессуаров для улучшения вкусовых качеств кофе.
Юноша молча указал на левое кресло, и вараны послушно швырнули меня в него. Наручники снимать не стали, отошли к стене и замерли изваяниями.
Кофе, понятное дело, предназначался мне. Я не стал церемониться и позвякивая наручниками потянулся к кофейнику. Юноша неодобрительно нахмурился, но опять-таки ничего не сказал.
— Слышь, чувак, — окликнул его я, — веришь, нет, за шесть дней маковой росинки во рту не было. От голода уже скулы сводит. Распорядись насчёт бутербродов. Ты тут вроде не самый младший, вон как вараны перед тобой приседают. Ага?
Роузберг нахмурился ещё сильнее. В его представлении я нарушил все мыслимые и немыслимые правила местного этикета, а обращение «Слышь, чувак» вообще едва чувств не лишило, и никаких бутербродов он, разумеется, заказывать не собирался.
— Распорядись, Генри, — услышал я позади себя. — Надо покормить гостя.
Я повернул голову. С последней нашей встречи Тавроди ничуть не изменился, всё такой же невысокий, худой и причёска в виде созревшего одуванчика. Он смотрел на меня пытливо, словно силился вспомнить и… не мог.
— Как прикажете, Сергей Филиппович.
Роузберг
— Значит, вы и есть Дон? Евгений Донкин. Муж той женщины. Данары. Интересный экземпляр ваша жена. Вы и она — это очень многое объясняет.
Экземпляр… Мне стало неприятно. Нервы защемило, кровь начала бурлить. Назвать человека «экземпляром» всё равно, что обездушить его. Мы для него всего-то объекты изучения, возможность обосновать какую-то теорию, совершить очередное открытие. Пусть он и гений, подарил человечеству наногранды, продлил жизнь, вылечил болезни. Но доступно это не всем, лишь избранным. Зато доступен нюхач, тоже его открытие. Он так же лечит, но одновременно заставляет людей деградировать. Благодаря Тавроди Данара превратилась в тень и уже никогда не станет человеком.
Мне захотелось удавить его, и не важно, что на запястьях наручники, это не помеха. И охрана не помеха, не успеют остановить меня. Но дотянуться всё равно не получится. Тавроди проводник. Не знаю, в чём заключается его дар, но в данный момент он под дозой. От него просто несло силой. Никакие охранники ему не нужны, они всего лишь декорация, визуальное обозначение его могущества, свита, как и чванливый юноша по фамилии Роузберг. Прыщавый, кстати, вернулся, за ним следом явилась милая девушка в клетчатом передничке, и с улыбкой поставила передо мной тарелку, на которой возвышалась горка бутербродов с колбасой и сыром.
— Bon appetit.
Надо же, французский. Местное общество избаловано не только комфортом, но и вышколенной прислугой. На широкую ногу живут господа конторщики.
Я начал есть, откусывая за раз половину бутерброда. Тавроди покачивал головой и щурился.
— Кажется, я вспомнил вас, Евгений. Полгода назад вас бросили в подвал на Передовой базе. Да, так и есть. Вы казались жалким, нервным и держались за рёбра. Я ещё подумал, что вас непременно отправят на ферму. Но вы как-то избежали уготованной участи.
— Меня и отправили, — пожал я плечами. — Но мне посчастливилось попасть в шоу Мозгоклюя и даже одержать победу. Я Кровавый заяц, слышали?
— Кровавый заяц, вот как? — Тавроди немного приподнялся в кресле. — Помню, помню. Особенно те кадры, где вы забили чугунным утюгом того незадачливого охотника. Значит, это вы его так, да?
— Ага. Мой первый труп. Как я терзался из-за этого, ох. Но на следующий день добавилось ещё четверо, и это подействовало как успокоительное.
— И сколько всего на вашей совести убитых людей?
— Не знаю, не считал. Но всяко меньше, чем на вашей.
Я засмеялся, изо рта полетели хлебные крошки прямо в лицо Тавроди. Тот недовольно отодвинулся, провёл по щекам ладонью, вытираясь.
— Упс, — я прикрыл рот. — Пардон, господин одуванчик. Извините, плохо воспитан, не умею вести себя в приличном обществе.
Он не обиделся, наоборот, скрючил жалостливую мордочку.
— Вы злитесь, Евгений. Вы думаете, что я навредил вашей жене…
— Если б только жене!
— Заблуждение. Вы заблуждаетесь так же, как и многие остальные. Это вред во имя блага всего человечества…