Шлем
Шрифт:
Мисс Фрэмуэлл порывисто вздохнула, словно в темноте обо что-то ударилась.
Мистер Лимен ткнул кулаком горячий воздух.
– Да, мэм, прицелилась и ударила в лоб молотком. Честное слово, весь мир словно взорвался передо мной. Все обрушилось на меня. Это было так, будто весь дом обвалился в одну кучу, на меня. Маленький молоток похоронил, слышите, похоронил меня! Было ли мне больно? Не знаю, не помню.
Мисс Фрэмуэлл ушла в себя. Она закрыла глаза, думала о чем-то, шевеля губами.
– Она сделала это
– Но зачем? – спросила мисс Фрэмуэлл.
– Просто так, без причины. Она вообще была вспыльчивой.
– Но почему она решилась на такое?
– Я же вам говорю – просто так.
– Она была сумасшедшая?
– Возможно. Да, скорее всего.
– Вы подали на нее в суд?
– Нет. В конце концов, она не ведала, что творит.
– И не ударили ее?
Мистер Лимен прервался, заново переживая – так ясно, так подробно – все, что он тогда почувствовал. Потом попытался передать словами.
– Нет. Я, помнится, встал… да, я встал и спросил: «Что ты делаешь?», а потом, спотыкаясь, пошел мимо нее к зеркалу. Я увидел дыру, очень глубокую, из нее текла кровь. Я выглядел, как индеец в боевой раскраске. А она, моя супруга, просто стояла и смотрела. Потом завизжала от ужаса, швырнула молоток на пол и выскочила из комнаты.
– И вы потеряли сознание?
– Нет, сознания я не потерял. Кое-как выбрался на улицу и пробормотал кому-то, что мне нужен врач. Потом сел в автобус, представляете, сам сел в автобус! И купил билет! И попросил высадить меня у первой же больницы. Все ахнули в один голос, честное слово. А потом навалилась слабость, и очнулся я, когда доктор обрабатывал мою голову, голую, словно наперсток, словно деревянная затычка от бочки…
Он поднял руку к своей отметине, ладонь осторожно запорхала поверх нее, как язык трогает то место, где недавно был зуб.
– Аккуратная работа. Сначала доктор глядел на меня так, будто в любую минуту я могу упасть мертвым.
– И долго вы пролежали в больнице?
– Два дня. Когда я понял, что ни лучше, ни хуже мне уже не будет, я встал и ушел. Но за эти два дня моя жена успела подцепить кого-то и смыться.
– О, боже мой, боже мой, – сказала, переводя дыхание мисс Фрэмуэлл. – У меня сердце бьется, как птичка в клетке. Словно я сама все это видела, все слышала, все почувствовала, мистер Лимен. Почему, почему, почему она так сделала?
– Я уже говорил, не было никаких причин. Наверное, просто порыв.
– Но должен же быть повод?..
Кровь ударила ему в виски. Он почувствовал, как это место запылало, словно огнедышащий кратер.
– Не было никакого повода. Я просто мирно полеживал на диване, честное слово. Я люблю так полежать, сняв ботинки и расстегнув рубашку.
– У вас… у вас были другие женщины?
– Нет, никогда, ни одной!
– Вы не… пили?
– Рюмочку изредка, как это обычно бывает.
– Может, играли в карты или?..
– Нет, нет, нет!
– Боже мой, мистер Лимен, но ведь за что-то вас ударили! Так уж и ни за что?
– Все вы, женщины, одинаковы. Что бы вы ни увидели, всегда предполагаете самое худшее. Говорю вам, никаких причин не было. Видимо, ей попался под руку молоток, ну… и она нашла ему применение.
– А что она сказала, прежде чем ударить вас?
– «Вставай, Эндрю», и больше ничего.
– Нет, перед этим.
– Ничего. Ни слова за полчаса или час. А до этого она говорила, что надо бы купить то и это, но я ответил, что меня это не трогает. Меня тянуло полежать, я неважно себя чувствовал. Она не понимала, что мне может нездоровиться. И за этот час она успела свихнуться, схватить молоток и изувечить меня. Может быть, на нее подействовала смена погоды?
Мисс Фрэмуэлл задумчиво сидела в переплетении теней. Брови ее поднялись и вновь опали.
– Сколько времени вы были женаты?
– Год. Я точно помню – в июле мы поженились и в июле же я занемог.
– Занемогли?
– Да. Я работал в гараже. Потом подхватил радикулит и уже не мог днями напролет лежать под машиной. А Элли работала в Первом Национальном Банке.
– Понимаю, – сказала мисс Фрэмуэлл.
– Что?
– Ничего, это я так.
– Я спокойный человек. Не люблю много разговаривать. У меня беспечный, легкий характер. Я не транжирю деньги. Пожалуй, я даже бережлив. Даже Элли удивлялась этому. Я никогда не спорю. Бывало, Элли пилит меня и пилит, а мне – как об стенку горох. Я даже не отвечал. Просто сидел и спокойно слушал. Чего ради спорить и ругаться, правда?
Мисс Фрэмуэлл подняла глаза на освещенную луной голову мистера Лимена. Ее губы шевельнулись, но он не услышал ни звука.
Вдруг она выпрямилась, глубоко вздохнула и оглянулась вокруг, словно удивляясь миру, открывающемуся за крыльцом. С улицы донеслись звуки, будто кто-то включил их на полную громкость, до этого они были почти не слышны.
– Вы сами сказали, мистер Лимен, в спорах нет никакого толка.
– Верно! – воскликнул он. – Вот я – всегда спокоен, я же вам говорил…
Но глаза мисс Фрэмуэлл закрылись, губы сложились в странной улыбке. Он увидел это и умолк.
Порыв ночного ветра заставил затрепетать ее легкое летнее платье и рукава его рубашки.
– Уже поздно, – сказала мисс Фрэмуэлл.
– Всего лишь девять часов!
– Мне завтра рано вставать.
– Но вы так и не ответили мне, мисс Фрэмуэлл.
– Что? – она взмахнула ресницами. – Ах, да.
Она поднялась из плетеного кресла. Поискала в темноте дверную ручку.
– Мистер Лимен, я должна подумать.
– Хорошо, – сказал он. – Нет толку спорить, правда ведь?
Дверь закрылась. Слышно было, как она неуверенно идет по душному темному коридору. Он вздохнул и снова почувствовал у себя во лбу третий глаз, тот глаз, что ничего не видел.