Шлейф сандала
Шрифт:
Ее платье вообще казалось чем-то, выходящим за рамки разумного. Сшитое из роскошной ткани, название которой я не знала, с вычурным рисунком, оно было перегружено украшениями и отделкой. Видимо сей «шедевр» по задумке должен поражать воображение окружающих богатством и роскошью. На деле же его хозяйка выглядела как баба на чайнике. В ее волосах мышиного цвета торчали искусственные цветы, и я секунд пять не могла оторвать взгляд от этой «клумбы». Нет, ну чё, живенько так…
Минодора заметила мой взгляд и надменно
– Батюшка, кто это? – спросила девушка, сложив на животе белые ручки, унизанные перстнями. – В прислуги проситься пришла? На место прачки?
– Василий Гаврилович, дорогой, да куда ее в прачки? – возмутилась женщина, выглядящая не менее колоритно, чем ее дочь. – Она и таз с бельем не поднимет, не отожмет, как следует! Не вздумай брать! Свалится где-нибудь, отвечай потом за нее! Ты посмотри, какая она дохлая да мелкая! Выскребок, а не девка!
У меня даже челюсть свело от желания что-нибудь сказать. Это была адская мука. Я хотела сквернословить, причем в особо жесткой форме.
– Нет, Степанида Пантелеймоновна, это родственница цирюльника. Тимофея Яковлевича. Видать, просить пришла, чтобы долг с них не требовал, - купец приблизился и, склонившись надо мной, тихо сказал: - Припугнули вас Семен с Терентием, да? Сразу на поклон прибежала?
Ага, так он не в курсе, что я отделала его «рэкетиров». Ну да, ладно… Мне уже казалось, что придвинь он свою бороду, пахнущую чесноком еще ближе, у меня вылезет вторая челюсть как у «Чужого». В голове зазвучал адский смех, а потом слова из знаменитого фильма: “Я ведь не механик. Я просто делаю людям больно”.
– Не прощай! Не прощай, Василий Гаврилович! – погрозила мне пальчиком Степанида Пантелеймоновна. – Ишь, ты! Наберутся долгов, прожрут, а потом в ножки валятся! Нет уж! Место там хорошее! Дом отстроим на месте цирюльни, ведь Минодора, даст Бог, вскорости замуж пойдет! Будет деточке приданое!
Деточка спесиво повела плечиком, отворачиваясь к окну, в которое заглядывали солнечные лучи, а я хохотнула, увидев, как золотится пышная поросль на ее втором подбородке.
– Я отдам долг.
– Что? – густые брови Жлобина поползли вверх. – Что ты сделаешь?
– Отдам долг, - повторила я. – Всего доброго.
Подтолкнув Прошку к выходу, я гордо прошествовала мимо обалдевшего семейства, приподняв подбородок. Выбесили.
– Еленочка Федоровна, а где же мы денежки возьмем? – спросил Прошка, когда мы вышли на улицу. – Сто рублев! Это ж много!
– Ничего, что-нибудь придумаем, - ответила я. У меня была одна мысль, но нужно все хорошенько обдумать.
– Думай не думай, а сто рублев - ого-го… - вздохнул мальчишка. – Куда ж мы пойдем все?
– Все останутся на месте, не наводи панику, - я отвесила ему легкий подзатыльник.
–
– Страх. Понял теперь?
– Ага… паника… - он задумался. – Запомнить надобно.
Вернувшись домой, я собрала всех в комнате Прасковьи на совет. Услышав от меня неприятную новость, все приуныли. Акулина даже всплакнула.
– Итак, у нас есть два выхода, - я поднялась, не в силах усидеть на месте. – Первый – сдаться и снова искать себе место.
– А второй? – волнуясь, спросил Селиван. – Елена Федоровна, да разве здесь есть второй выход?
– Есть. Для начала нужно посчитать все деньги, что у нас имеются, - я посмотрела на Прасковью. – Вместе с наследством.
– Вы же его Танечке хотели, - женщина нахмурилась. – Девочке батюшка оставил хоть какую, да копеечку.
– Да, но тогда мы окажемся на улице. Все равно придется тратить деньги на то, чтобы выжить. И тогда Танечка действительно останется без копейки, - спокойно объяснила я. – Но если мы отдадим долг, то у нас появится возможность заработать.
– Ка-а-ак? – в один голос протянули собравшиеся.
– Пусть Тимофей Яковлевич закладную на меня напишет, - эта идея появилась у меня, когда мы с Прошкой возвращались домой. – Займусь парикмахерской.
В комнате воцарилась тишина.
– Деньги в шкатулке, – Прасковья сняла с шеи ключик и протянула мне. –Она в сундуке под вещами лежит.
– Спасибо, Прасковья, - я с благодарностью взяла ключ. – Обещаю, что у Танечки будет приданое. Я верну все, что взяла.
Через пять минут мы все склонились над нашим скарбом, лежащим на столе. Двести сорок рублей вместе с теми деньгами, что я забрала перед побегом.
– Делайте, что требуется, барышня. Сам Господь вас послал Танечке, – Прасковья перекрестилась. – Нам держаться этого места надобно.
Не став тянуть кота за хвост, я направилась к дядюшке.
Тимофей Яковлевич лежал на смятой постели и сразу же отвернулся, стоило мне войти в комнату. В ней было так накурено, что я закашлялась. Табак, видимо, был дешевым, потому что вонь стояла несусветная. Я открыла окно, чтобы хоть немного проветрить помещение и покрутила в руках пачку папирос под странным названием «Тары-бары».
– Удушиться решил, что ли, а? Дядюшка?
– Тебе-то что? – проворчал он. – Моё дело.
– Уплыла из рук парикмахерская, да? Теперь купец здесь дом своей дочери построит, а ты на паперть, - я присела в кресло. – Хороша жизнь.
– Ты чего, у Жлобина была?! – Тимофей Яковлевич резко сел в кровати. – Зачем ходила?! Я разве просил тебя?!
– А меня просить не надо. Ты, пень старый, жизнь свою губишь, а мы следом за тобой пойдем? Так получается? – я сжала кулаки. – Может, поборешься еще за свое?