Шлиман. "Мечта о Трое"

Штоль Генрих Александр

Овладев в первый же месяц основами английского языка, можно сделать следующий шаг. У любого старьевщика можно купить за бесценок подержанные английские книги. Шлиман приобретает знаменитого «Векфильдского викария» и не менее известного «Айвенго». Благодаря своему методу он вскоре ввергает своих учителей, мистера Томпсона и мистера Тейлора, в крайнее изумление: он читает им ежедневно наизусть по двадцать страниц английской прозы, которые выучивает ночью и во время работы. Не проходит и года, как учителя говорят ему: «Вам нет больше смысла брать уроки. Вы владеете английским языком так же, как и мы».

Многие бы теперь почили на лаврах или по крайней мере устроили бы перерыв,

чтобы отдохнуть и насладиться достигнутым. Но Генрих Шлиман, закончив изучать английский язык, в тот же день принимается за французский. Метод, оправдавший себя,остается прежним. Он приобретает у старьевщика слезливый роман «Поль и Виргиния» и не менее сентиментальные «Приключения Телемака» Фенелона. Но для Шлимана литературные достоинства книг более чем безразличны — его интересует только язык. И лишь мимоходом радуется он тому, что «Телемак» хоть в какой-то степени приближает его к некогда столь любимой и желанной, но теперь почти забытой им античности.

«Сколько веревочке ни виться, а концу быть». Сколько бы рассыльный Шлиман ни ходил по улицам и конторам Амстердама, уткнувшись носом в книгу, и он в конце концов попадает в беду. В один прекрасный день его вызывает к себе господин Квин.

«Он похож на громовержца Зевса», — промелькнуло в голове Шлимана, когда он скользнул взглядом по нахмуренному челу принципала.

— Скажите-ка, Шлиман, — разражается буря, — на что вы, собственно, надеетесь? Я всегда смотрел сквозь пальцы на ваше поведение, хотя мне постоянно сообщали, что вас везде оттесняют в сторону рассыльные других фирм, лучше, чем вы, сознающие свой долг. Мы не для того взяли вас на службу, чтобы вы ради собственного развлечения читали книги про индейцев. Но все предупреждения вы пропускаете мимо ушей. Я проявил по отношению к вам поистине ангельское терпение, но то, что вчерашние, особо срочные письма во Франкфурт и Лондон не были отправлены, — это последняя капля, переполнившая чашу моего терпения! Вы позволили захлопнуть почтовое окошечко перед вашим носом, потому что уткнули этот самый нос в какой-то идиотский любовный роман. Таких рассыльных, Шлиман, нам не надо. Вам лучше поискать себе работу в библиотеке!

— Простите, господин Квин, — отвечает Шлиман без тени смущения или раскаяния, совсем не так, как ему следовало бы отвечать, если бы он попытался в последний раз пробудить в купце жалость и вернуть себе его расположение, — вы заблуждаетесь. Читаю я не книги про индейцев и не любовные романы. Я, напротив, трачу все свободное время на то, чтобы учить английский к французский. Обязанность погашать векселя и отправлять почту вы можете возложить на любого честного человека. Вы же нуждаетесь в том, чего не найдешь на каждом перекрестке, — в людях со знанием языков. Прошу вас, устройте мне испытание. Я говорю теперь на четырех языках: немецком, голландском, английском и французском.

Хозяин молчит и сердито барабанит пальцами по столу. Шлиман торопливо продолжает:

Если я плохо исполнял свой долг, то очень сожалею и прошу у вас прощения. Но вы, конечно, понимаете, что человеку, говорящему на четырех языки, не льстит обязанность носить письма с почты и на почту. Он может принести фирме больше пользы. Итак, я прошу вас о соответствующем повышении по службе.

Вы фантазер, Шлиман, да к тому же еще и наглец, сердито отвечает Квин. — Я объявляю вам об увольнении, а вы требуете повышения. Запомните одно, молодой человек: из того, кто не смог стать надежным рассыльным, толкового корреспондента тоже не выйдет. Вы, Шлиман, требуете продвижения по службе — хорошо, я продвигаю вас! Продвигаю на улицу! В конце месяца вы можете уходить!

Шлиман вздрагивает.

Может быть, покорными мольбами и обещаниями ему удастся еще раз отвратить беду. Может быть, хозяин только этого к ждет? Но, зная себе цену, он молча отвешивает поклон и с гордо поднятой головой выходит из конторы.

Последующие дни Шлиман проводит в поисках работы в других торговых домах Амстердама к в писании писем. Ему не удается найти сразу что-нибудь подходящее, и он занимается изучением итальянского, испанского и португальского. Так как теперь в его распоряжении все двадцать четыре часа и он вдобавок уже владеет основами романских языков, то на каждый из этих языков у него уходит не больше шести недель.

Когда он, отложив в сторону книги, обдумывает, каким языком ему теперь целесообразнее всего заняться, одно за другим приходят два письма от друзей. Первого он знал еще со школьной скамьи, а со вторым познакомился в Гамбурге. По странному совпадению оба они, посылая ему свои рекомендательные письма, предназначали их для большой экспортно-импортной фирмы «Шредер и К ». С этими письмами отправляется он в большой дом, лежащий на Гееренграхт. После долгого ожидания его принимает один из владельцев фирмы.

— Нам, собственно, — говорит тот, — в настоящий момент не нужны новые служащие. Но чтобы не огорчать наших партнеров по торговле, мы можем взять вас вначале на испытательный срок. Из писем явствует также, что вы, помимо немецкого и голландского, владеете английским к французским.

— Кроме того, итальянским, испанским и португальским.

Шредер удивленно поднимает глаза. Даже в таком важнейшем центре торговли, как Амстердам, не очень-то часто встречаешь людей, способных вести корреспонденцию на семи языках. С некоторым сомнением смотрит он на очень худого, бледного, невзрачного на вид молодого человека, выдающего себя за полиглота.

— Сколько вам лет?

— Двадцать два.

Коммерсант откинулся на спинку своего кожаного кресла и раздумывает.

— Ну хорошо, мы дадим вам возможность проявить себя и проверим ваши знания. Вы не похожи на человека, который хочет меня обмануть. Итак, сначала трехмесячный испытательный срок. В этом случае ваш оклад будет составлять сорок восемь гульденов в месяц. Если вы согласны, то можете с первого марта приступать к работе.

— Согласен, — отвечает Шлиман и покидает контору.

«Вот я и поднялся на вторую ступень», — думает он. Однако, вернувшись в свою продуваемую ветром каморку на чердаке, которую и печь не очень-то скрашивает, он в виде исключения не учит наизусть иностранные тексты. Он думает о кабинете своего нового хозяина. Даже в нойштрелицком замке не видел он более красивого бюро: взять хотя бы инкрустации — подлинное чудо искусства. А тяжелые восьмисвечные серебряные канделябры! А ковер, в котором утопает нога! По стенам — портреты предков, модели принадлежащих компании кораблей к чудесная картина, изображающая плантацию индиго в Индии. Вот такую контору надо иметь, таким коммерсантом, как Шредер, надо стать! Упрямые складки появляются у краешков рта, когда он решает добиваться этой цели. Пусть фантазеры и мечтатели завоевывают небо, он, напротив, будет завоевывать землю! «Но нет, — проносится вдруг у него в голове, — глупость, этого я совсем не хочу, не хочу стать богатым ради власти, ради ковра, серебра и картин. Я хочу богатства лишь как средства для достижения более высокой цели. Конечно, хороша плантация индиго на стене у Шрёдера. Но пусть она у него и останется! А я ведь хочу Трою — дворец Приама в тысячу раз прекраснее, чем все сокровища Индии, которыми всегда владеют те или иные собственники — Троя же и Гомер принадлежат всему миру...»