Шмагия
Шрифт:
— Отведу… — юнец угрюмо буравил землю взглядом. — Спасибо, мастер Андреа.
Колдун молча кивнул. Отвернулся. И увидел.
На том берегу Ляпуни, у кромки воды, стояла девочка. Лет восьми-девяти. Белобрысая. В желтом платьице. Дочка архивариуса?! Нет, Намюр говорил, ей шесть исполнилось. Эта постарше. И лицо… глянцевое, гладенькое, кукольное. У глаз — морщинки. А глазки внимательные, острые…
Вечный Странник! Как он ухитрился все это разглядеть?! Пусть речка неширокая…
Девочка нахмурилась, резко мотнула головой — и отдалилась. Теперь Андреа не видел никаких подробностей. Только одно: крохотная фигурка проворно удалялась к опушке леса. Текла, изгибалась, скользила змеей. Движения девочки были стремительны, как у атакующего сокола. Личико куклы. Противоестественная гибкость. На память колдун никогда не жаловался, но сейчас недоумевал: кого напомнило ему чудное дитя?!
Ветка «медвежьей клюквы» качалась, отмечая место, где кроха нырнула в лес. Живет она там, что ли? Дочка лесника?!
Юнец неловко нарушил молчание:
— Ну мы пошли. Я отведу Тиля домой.
— А я знаю, кто ты! — вдруг выпалил молчавший доселе пацан. — Ты к дедушке Леону в гости приехал. Вот я деду скажу — он дядьке Клаусу шкуру отдубит!
Малыш хмыкнул и без уверенности поправился:
— Или отдубасит…
Мускулюс улыбнулся уже по-настоящему, дал мальчишке шутейный подзатыльник и отправился своей дорогой. Поравнявшись с мостом, он споткнулся, удручен скверной мыслью. Что, если парень действительно хотел свести внука Леонарда Швеллера?! И дочь архивариуса он увел?! Да нет, ерунда! Зачем это ему?! Лезут всякие глупости в голову… Скорей бы линька у девиц началась. И закончилась. Вот тогда вздохнем спокойно…
Андреа пожал плечами и двинулся дальше. Когда мост остался за спиной, он сообразил, кого напомнила ему девочка в желтом платье.
— Светлого солнышка, чистой маны! Заходите, мастер колдун, у меня не заперто…
Чужую ману Мускулюс почуял издали. Едва на пригорке за вербами встал бревенчатый домик и кучка сараев, обнесенных высоким плетнем, так сразу и почуял. Дом выглядел записным жильем ведьмы: мох-бородач на стенах, наличники и ставенки густо изрезаны рунами, на двери — узор из ярких перышек. Небось, шепоток-«липучка» держит. Таким наговором хозяйка может менять узор хоть с городской площади. В воздухе таял остаточный запах фильтрума «Лиходверица VI», снятого минуту назад. Это чтоб не ломился кто попало, заробел на пороге. Хозяйка уважала колдовскую этику. Малефику «лиходверица» — комариный чих, но правила хорошего тона требуют…
На крыше, недавно перекрытой заново, топтались заговоренные сапоги, и торчал темпест-флюгер из панциря черепахи-летяги. Полезная вещица. Ветер прочь гонит, град отваживает. А вот гусиных лап с перепонками у домика не было. На птичьих лапах шалаши лесных ягниц кочуют. Без крайней нужды к этой заразе лишь чурихский некрот сунется, любовь за хвост крутить.
А тут, сразу видно, живет ведьма самых честных правил.
— И вам толпу клиентов, душенька. Разрешите представиться: Андреа Мускулюс, консультант лейб-малефициума.
— Мэлис Лимисдэйл, скромная провинциалка. Для вас просто Мэл. Присаживайтесь, мастер колдун. Вам морса? Чайку с полынью?
— Если можно, чаю.
— Было б нельзя, я б не предлагала, — улыбнулась Мэлис, и колдун вспомнил, где встречал эту женщину. Именно она тащила мимо аустерии малолетнего сорванца в лохмотьях, когда малефик выскочил на крыльцо в поисках загадочного старикана.
— Премного благодарен, душенька.
По горнице вскоре распространился пряный аромат заварки: чабрец, полынь, шипшина, вексатосорбена вульгарна… Сидя на лавке, Андреа исподтишка осматривал горенку. Стекла в обоих окошках, стол выскоблен до белизны, печь в углу выложена цветными изразцами. Под стрехой — связки цветов и кореньев. Никаких тебе копченых ящериц, жабьих усиков, пыльцы нетопырей.
Светло и чисто.
Кроме входной, в горнице имелась еще одна дверь в соседнюю комнату. Створки были плотно закрыты, но малефик сразу унюхал: там кто-то есть. Скорее всего, давешний проказник, сын Мэлис. Небось, едва гость на порог, мамаша запирает пострела от беды. На стене, где обычно у «вещих женок» висит образ Х'Ашана Пособника, у хозяйки обнаружилась полка с книгами. Мускулюс готов был поклясться, что узнает кожу, пошедшую на два переплета. Значит, не собрание триолетов Адальберта Меморандума и не фривольные аморалитэ маркизы де Жардин.
Андреа с новым интересом перевел взгляд на хозяйку.
Лет сорок — сорок пять. А со спины и вовсе ягодка! — или это лилльское влияние дает себя знать? Распущенные волосы отливают красноватой медью, спадая до самой талии. Аппетитная дамочка, ничего не скажешь. К такой самая сласть ходить лечиться от злой присухи.
Мэлис обернулась. В изумрудном отблеске ее глаз таилась лукавая хитринка.
— Прошу, сударь. Вам с медом?
— Да, пожалуйста.
Чай оказался исключительно полезен для здоровья. Мускулюс даже пожалел, что он не с похмелья. Вот когда пригодилось бы!
— Вы, мастер колдун, пришли по делу? Или посмеяться над бедной простушкой?
— Ваша проницательность не уступает вашему же гостеприимству, — двусмысленно отозвался малефик. — Считайте, любезная Мэлис, что я пришел к вам погадать.
— Карты, бобы, пивной осадок? На прошлое, будущее? На дорогу дальнюю?
— На прошлое. Примерно пятилетней давности. Когда вашу подругу, Ядвигу Швеллер, приложило в Филькином бору невесть чем.
В соседней комнате начал кашлять запертый малец. Кашлял долго. Странно. Будто взрослел по мере кашля: от детского перханья к подростковому, ломкому уханью. Мэлис встала спиной к двери, за которой надрывался простуженный сын, как если бы желала защитить от неведомой опасности. Ветер пронесся в глазах ведьмы, топча искорки лукавства. Печальная, неприветливая тьма встретила напор взгляда малефика, прогнулась, но выдержала.
Скажем прямо: учитывая «вороний баньши», это удавалось не каждому.
— Это был черный год. Я не люблю о нем вспоминать. И мало чем могу удовлетворить ваше любопытство. Я — слабая ясновидица, но у меня бывают предчувствия. Вы понимаете?
— Да, разумеется.
«Для бедной простушки из провинции она слишком гладко говорит. Правильная речь, изящные обороты. Лоск, замечу, наносной, тонкий, из-под золота местами выглядывает телячья кожа, но все равно…»
— До сих пор казнюсь, что дала Ядвиге себя уговорить. В лесу, будто нарыв зрел. Приспичило двум дурам за ягодками! Я, сорока глупая, оберегами увешалась, наговорами язык до корня стерла… Не помогло. Едва к Ежовой Варежке добрались — нас и накрыло.
— Обеих?
— Интересуетесь, почему я с вами чаи гоняю, а Ядвига, подружка милая, колодой лежит?
— Интересуюсь.
— А ведь вы не сыскарь, мастер Андреа. Сыскарей я за двадцать тысяч лье, под водой учую. И не профос Надзора Семерых. И клейма Тихого Трибунала на вас нет. Пустой интерес мучит? От скуки?
— Я не сыскарь, душенька, и не профос надзора. Все гораздо хуже.
Мускулюс подумал, что вскоре пожалеет о своей откровенности. Но другого ответа не складывалось.