Шмели и термиты
Шрифт:
У медоносных пчел в разгар взятка много внутригнездовых рабочих заняты приемкой нектара. Они получают от фуражиров доставленный ими груз и складывают его в медовые ячеи сотов. В шмелиных общинах этого нет. Ступив лапкой в случайно оброненную фуражиром каплю нектара, гнездовой шмелек высосет находку, но ни с кем ею не поделится. Шмели, в отличие от пчел или муравьев, не кормят друг друга, им не знакома передача пищи изо рта в хоботок. Личинки ос выделяют часть полученной ими пищи, как выпот, сочащийся сквозь покровы тела, и этот выпот жадно поедается взрослыми насекомыми. Такой обмен питательными веществами — по-ученому трофаллаксис, — как и общий семейный обмен кормом, регулярно идущий между членами семьи в улье
А что же у шмелей? В результате смены основательницы гнезда продолжательницами — иногда одной, а гораздо чаще многими — уже первые выводки могут происходить от нескольких шмелих и выкармливаются таким образом словно по цепочке — не одной матерью. Но это первые выводки. А более поздние?
Корм, помеченный радиоизотопами, показал, что шмели, хотя непосредственно — из зобика на язычок — кормить друг друга не могут, питаются все же из общего котла.
Опыт был проведен на исследовательской станции в Бюр-Сюр-Иветт группой французских энтомологов во главе с доктором Жаком Лекомтом. Взяли небольшую общину: шмелиха и с ней немногим более полусотни индивидуально меченных краской рабочих разных размеров; в гнезде был, разумеется, и расплод — яички, личинки в пакете, куколки. Леток гнезда, в котором жили эти шмели, открывался в наглухо зарешеченную камеру объемом 25 кубических метров. Шмели посещали здесь цветы в букетах самых щедрых пыльценосов и плошку с плотиком, плавающим на свежем сахарном сиропе. Плошка неизменно стояла на кормовом столике.
В одно прекрасное утро фуражира, прилетевшего к кормушке, деликатно пинцетом отсадили в сторону и напоили из пипетки сахарным сиропом, да не простым, а позолоченным. Сироп был разбавлен радиоактивным золотом. Фуражир высосал всего около 10 кубических миллиметров невиданного дотоле в шмелином мире напитка и преспокойно направился в гнездо.
Конечно, мы уже немного избалованы головокружительными победами науки и даже не раз смотрели фильмы, в которых засняты, к примеру, уходящие в космос разные спутники, оснащенные новейшей аппаратурой, способной, если надо, передавать в научные центры на Земле информацию из заоблачных высот и с межзвездных трасс… Стоит ли после этого говорить об одном шмелином фуражире, напоенном радиоактивным кормом?
Между тем унесший в зобике десяток кубических миллиметров позолоченного сиропа шмель помог получить важную информацию из занимающего нас подопытного микромира.
Эту информацию приняли два научных сотрудника с переносными счетчиками для измерения радиоактивности… Заняв свой пост под сетчатым изолятором, где летали с букета на букет и из гнезда на плошку и обратно шмели, они подносили счетчик к каждому насекомому.
Поначалу показания счетчика были довольно неопределенны. Но уже через час 6 шмелей из 8, которых удалось проверить, возбудили в счетчике треск в два раза более сильный, чем прежде. Еще через 6 часов всех обитателей гнезда подвергли поголовной проверке, и 28 из 54 вызвали бурные щелчки. Стало ясно, что свыше половины шмелей уже заряжены или, если хотите, заражены сильно повышенной радиоактивностью.
Но надо же было дознаться, как это произошло? Может, тот единственный фуражир, который испил из пипетки меченный золотом корм, передал свой заряд другим просто через одни только внешние соприкосновения, неизбежные в гнездовой толчее?
Двух напоенных радиоактивным
В подопытном гнезде была всего-навсего одна медовая ячея. И капля радиоактивного взятка позолотила всю гнездовую бочку меда. Какие-нибудь десять кубических миллиметров сиропа, отложенные фуражиром в единственную медовую чашу, через 12 часов дошли до каждого второго шмеля в гнезде. Из этого можно было заключить, что медовая ячея служит для общины как бы «коммунальным зобиком».
А если в гнезде шмели давно не получали корма, а медовой ячеи нет? Провели и такой опыт. Фуражира напоили из пипетки радиоактивным кормом, который он принес домой. Но здесь не было посуды, куда его можно слить. И пока взбудораженные возвращением груженого фуражира рабочие спешно сооружали медовую ячею, обитателей гнезда одного за другим проверяли счетчиком. Никаких сигналов! Счетчик трещал лишь тогда, когда его подносили к фуражиру, несущему в себе меченый корм. Зато через несколько часов после того, как в гнезде выросла медовая чаша, счетчик, едва его подносили к шмелям, словно с цепи срывался.
Теперь не оставалось сомнений, что шмелей заряжают не внешние соприкосновения, а только корм, выпитый из ячеи.
Тут есть одна подробность, ее нельзя не отметить. Корм из ячеи выбирается шмелем не обязательно для пропитания: в гнезде сплошь и рядом можно видеть стоящих в самых неожиданных позах шмелей, которые раскрывают и смыкают жвалы, выпускают из себя каплю почти пузырем, потом, поносив ее, вновь всасывают. Они словно «жидкую жвачку» жуют. Эту множество раз обсосанную каплю шмель затем возвращает вновь в «коммунальный зобик», через который и происходит семейный обмен кормом.
…Хотите подсмотреть, как обнаруживает себя сплачиваемая семейным обменом живая целостность из разного числа насекомых, даже не объединенных кровным родством?
Узы, связывающие насекомых в общине, гораздо прочнее, чем может показаться.
Однажды, бродя летним утром по лесу вдвоем с приятелем, мы заметили на небольшой поляне следы события, должно быть несколько часов назад происшедшего. Здесь, по всей видимости, орудовала лисица. Укрытие гнезда было сорвано, соты разрушены, большая часть их выедена. В траве валялись искореженные восковые комки. На некоторых копошились шмели, и при нас на обломок сота опустился еще один. Какой притягательной силой обладают эти восковые сооружения, если помогают шмелю находить даже руины гнезда?
Срезав длиннющий прутик орешника-лещины, я — легонько отогнал с ближайшего обломка сидевших на нем шмелей, а обломок откатил подальше от места, где недавно пировала лиса. Возможно, это было ни к чему, но шмели до того возбужденно гудели, что казалось, они не кого-нибудь, а нас принимали за виновников происшествия.
Наконец появилась возможность поднять свой трофей. Это был кусочек сота с еще запечатанным коконом. Почудилось, в нем есть что-то живое. Действительно, изнутри на макушке прорезалась черная точка, не больше острия булавки, и она не оставалась неподвижной.
Убедившись, что мне ничего здесь не чудится, я вынул нож и острием лезвия стал легонько вспарывать верхушку кокона снаружи. Разумеется, мы понимали, что делаем, но тем не менее и удивились и обрадовались, когда в конце концов увидели вынырнувшую из шелкового желудя голову с усиками. За ней видны стали и серые спинка и брюшко шмеля. Бедняга был изрядно помят, но, право, нашей вины в том не было. Долго наблюдали мы за тем, как просыхает и приходит в себя этот последний из могикан изуродованного гнезда. Он не отходил от пустого кокона и лапкой — последними члениками — продолжал держаться за него, обследуя пространство вокруг. И вдруг шмель загудел у меня на ладони.