Шмели и термиты
Шрифт:
Но мы уже начинаем, кажется, слишком забегать вперед, тогда как совершенно необходимо разобраться, каким же это образом рожденные одинаковыми родные братья и сестры, живя вместе под одним кровом, вырастают тем не менее столь разными.
Со многими невообразимыми чудесами предстоит столкнуться далее в лабиринтах термитника. И вот первое и, может быть, одно из наиболее поучительных.
Надо сказать, что у разных видов порядок Превращений более или менее неодинаков. Во всех исследованиях, посвященных этому — одному из наиболее запутанных — вопросу, сначала подробнейшим образом описывается ход развития насекомых, а далее говорится:
«Но в жизни все это не так просто!..»
Или:
«Но
Или:
«Но никакая схема развития не может быть верной для всех видов…»
Запомнив эти предупреждения, познакомимся с одной из таких схем.
В шмелином гнезде специалист без особых трудностей и без ошибки выделит матку-шмелиху и не спутает ее ни с рабочими шмелями, ни с шмелиными самцами. В пчелином улье, посмотрев на соты, пчеловод всегда с одного взгляда отличит самок — матку или рабочих пчел — от самцов-трутней. И в муравейнике пол насекомых распознается без особых трудностей: рабочие муравьи, муравьи-воины и муравьиные царицы — это все самки, и с муравьиными самцами их не спутаешь.
У термитов не то: у них признаки пола глубоко скрыты, и по внешним приметам ясно опознаются только стазы (так ученые называют природные сословия, естественные касты в семье общественных насекомых). Без анатомического вскрытия и увеличительного стекла совсем не просто определить пол рабочего, солдата и даже крылатого — длиннокрылого или с крыловыми зачатками.
Пол легко опознается только у одной откладывающей яйца, или, как говорят специалисты, овулирующей самки.
Из яиц, которые эта самка кладет, выходят термиты, неотличимо похожие друг на друга и, видимо, во всех отношениях совершенно одинаковые. Они не приписаны от рождения ни к какому сословию и не относятся по крови ни к какой естественной касте — стазе. Ни об одном из множества одинаковых созданий совершенно невозможно сказать заранее, какая его судьба ждет, кем оно окажется, когда вырастет и станет взрослым, — рабочий это будет или солдат.
Между тем о термите никак нельзя сказать, что в любой коже сердце у него все то же. Нет, от того, в какой коже вырастет, каким окажется взрослое насекомое, зависят и его повадки, и, в конечном счете, его жизненное назначение. Если это рабочий термит, то на его ножки и жвалы переложены все тяготы по сооружению гнезда и добыче корма, и он всех в семье — от мала до велика — кормит и поит. Если это солдат, то он ревностно охраняет покой гнезда и благополучие его обитателей, а сам даже кормиться не способен, может только бегать по коридорам и нишам гнезда, выстроенного рабочими, и принимать готовую пищу от рабочих. Крылатые же (мы уже знаем, что у термитов есть и такие) не способны ни строить гнездо, ни кормить молодь, ни оборонять семью. Это самцы или самки, предназначенные только для продолжения рода и ни для чего другого не пригодные.
Выше говорилось, что нельзя узнать, каким в будущем станет насекомое первого возраста, кем оно окажется, когда вырастет. Предсказать это невозможно, потому что не существует примет, указывающих на будущее развитие каждой молодой особи. Различия, обнаруживаемые во взрослых, возникают постепенно. Они формируются обстоятельствами жизни и накопляются исподволь, по мере того как одинаковые по крови и облику крошки растут и поднимаются по ступеням развития.
Такие ступени действительно существуют, они отчетливо размежеваны между собой, каждая отделяется от предыдущей линькой.
Линька…
Это слово еще не раз будет повторяться,
Когда термиту пришло время линять, он ложится на бок, подтягивая назад голову, ноги, усики. Брюшко выпячивается бугром, отчего рубашка на спине лопается и сходит с тельца и головы. Через несколько минут старые лохмотья висят уже на одних только концах усиков и последних члениках ножек. Взрослые термиты съедают эти лохмотья, помогая молоди освободиться от них.
Закончившие линьку молодые термиты впадают в состояние покоя. У одних оно длится несколько часов, у других — даже два-три дня. Взрослые насекомые облизывают линявшую молодь, уносят в камеры, где потише.
В свое время — раньше или позже — рубашка вновь станет для подрастающего насекомого тесной и будет сброшена. А с каждой сбрасываемой старой рубашкой сбрасываются и какие-то черты сходства, все более утрачиваются свойственные всем молодым термитам общие черты, все больше сглаживается их подобие. Хитиновая рубашка, в которую растущий термит одевается при каждой очередной линьке, с каждым разом все отчетливее несет на себе признаки взрослых форм. Так из одинакового возникает несходное, из похожего вырастает различное.
Мы скоро узнаем некоторые подробности, объясняющие не только зачем и почему, но и как возникают все эти изменения и различия.
Однако повторяем, здесь говорится обо всем только очень бегло.
Первый — назовем его здесь младенческим — возраст термитов закончился их линькой. Молочно-белая молодь, сбросившая одинаковую у всех рубашку, вновь выходит на свет уже чуть более крупной.
Молодые второго возраста — несколько длиннее, несколько шире и не все одинаковы. Различие не слишком заметно, оно сводится, может быть, только к разнице в размере головы. Молодь существует сейчас в двух обликах: малоголовых и крупноголовых. У первых — маленькая яйцевидная голова. У вторых — голова цилиндрическая. Усики стали немного длиннее, у тех и других по двенадцать-тринадцать члеников. Термиты этого возраста и выглядят и ведут себя сходно. Как моськи среди слонов, бегают эти короткоусые создания меж полновозрастных и длинноусых своих взрослых собратьев, по-прежнему еще отличаясь от них совершенно белым цветом брюшка.
Новая линька кладет конец второму — скажем, детскому — возрасту. Снова сбрасывается помутневшая, ставшая тесной и жесткой рубашка и опять из-под нее появляется на свет чуть более крупный и еще кое в чем отличный от линявшего термит. Его брюшко, однако, по-прежнему прозрачно. Усики снова стали длиннее: в них уже четырнадцать члеников. Соответственно длине усиков повышается и приспособленность к участию в жизни семьи.
Малоголовая и крупноголовая молодь выходит из очередной линьки еще больше изменившейся. Каждая форма распадается вновь на две, так что третий — скажем, отроческий — возраст представлен в семье уже в четырех обликах. Теперь в крупноголовых можно по строению черепа и жвал безошибочно распознать и будущих рабочих и будущих солдат, составляющих большую часть постоянного населения каждого гнезда. А из числа малоголовых выходят формы, различные по строению груди и крыловых зачатков: одни, и их большинство, вырастут длиннокрылыми, другие, их сравнительно немного, будут короткокрылыми.