Шоколад с перцем, или От любви бывают дети
Шрифт:
– «Соблазн и сладости» – прикольное название. Наверное, куда больше подходит, чем какой-нибудь «Минет и выпечка».
Клэр нервно хохотнула, но не двинулась с места, где мы стояли, чуть касаясь друг друга. Так близко, что я видел, глаза у нее не просто влажно-карие. В них поблескивали крохотные золотые искорки, словно кто-то в эти глаза пригоршню сияния подбросил.
– Место выглядит потрясно, – сообщил я ей, еще на шаг продвигаясь в ее сторону, раздираемый желанием быть к ней как можно ближе. Приблизившись к ней вплотную, я скользнул ладонью в ее ладонь, и пальцы обеих
– Спасибо, – тихо произнесла она, упершись взглядом прямо в мои губы.
Она что, не против, чтоб я ее поцеловал? Это мне следовало сделать? Запросто склониться и прижаться своими губами к ее губам? Почему я чувствую себя как двенадцатилетний несмышленыш? И как перестать задавать себе эти занудные вопросы?
Я сделал последний шаг: никакого расстояния меж нами уже не было. Выпустил ее руки, чтобы своими обвить ее, обхватить пониже поясницы и притянуть всем телом к себе. Ее руки разом уперлись мне в грудь, но она не оттолкнула меня. Положила мне руки на грудь и наконец-то посмотрела мне в глаза.
– Тут приятно пахнет. Ты что готовила? – тихо спросил я, склоняя голову все ниже и все ближе к ее губам, благодарный, что она наконец-то оказалась в моих объятиях, и пораженный тем, как уютно она в них себя чувствовала.
– Н-ничего, – слегка заикнувшись, выговорила она. – Просто составляла список всего, что необходимо заказать, да расставляла муку по полкам.
Я застыл, мои губы едва не касались ее. Я ощутил на щеке ее дыхание… и заставил себя просчитать до десяти, чтобы не дать себе прижать ее к двери и самому не вжаться у нее между ног.
– Тут вроде как шоколадом пахнет, – прошептал я, поводя губами возле ее губ. От такой близости к ней я потерял всяческий контроль над собой. Две недели слышать один только ее голос было для меня мучительнейшей прелюдией на свете. Я поцеловал уголок ее рта, щеку и шею под самым ухом, глубоко вдыхая аромат ее кожи. Вся кровь бросилась мне в голову, и руки крепко сжали ее тонкую талию.
Тпру, опомнись!
Я чувствовал, как тяжко бьется сердце в ее груди, прижатой к моей, но только не от этого вся комната вдруг словно бы пошла кругом.
Такого не может быть. Какого, спрашивается, черта именно сейчас подсознание шутит со мной шутки? Я опять поцеловал ее в шею за ухом, только чтоб увериться, что я не теряю разум, и почувствовал, как Клэр содрогнулась в моих объятьях. Я опять глубоко вдохнул запах ее кожи, вороша носом мягкие прядки волос, лежавшие у нее на шее.
Иисусе Христе, я совсем перестал владеть собой. Как же это возможно-то, чтоб от нее так пахло? Я стоял и просто-напросто вдыхал ее аромат в себя. Пять лет искал-искал такое, а оно прямо здесь, в моих объятьях. И буду я теперь выглядеть полным извращенцем, потому как это явление доконает меня. Мне необходимо знать, что это за запах. А вдруг это какой-нибудь лосьон или еще какая-нибудь примочка и Клэр – по странной, жутко искореженной прихоти судьбы – ею тоже пользуется? Как только тайна будет раскрыта, я смогу наконец-то
– Наверное, это всего лишь я. От меня всегда вроде как шоколадом пахнет, – шептала она, скользя руками по моим плечам, обнимая ими шею, ласково перебирая пальцами мои волосы на затылке. Что-то в этом ощущении от ее пальцев, скользящих по затылку, было настолько знакомое, что теперь пришел мой черед содрогнуться.
«Ты ведь просто фразу из «Смертельного влечения» вспомнила? Это ж мой самый любимый фильм. А у меня, типа, слабость есть к ловким, разумным брюнеточкам».
С минуту я ни вздохнуть, ни охнуть не мог: кусочки и обрывки прошлого с трудом пробивались и укладывались в сознании. Ее так приятно было держать в объятиях, словно бы они были ей как раз впору – или она уже побывала в них прежде…
Не надо, не будь дураком. Бесподобная Клэр, такая милая, красивая и прелестная девушка. Не путай ее с каким-то воспоминанием, в особенности сейчас – не надо.
«Ну, давай, разделай меня нежно мотопилой».
«Спроси, какое у меня любимое кино».
Прошлое, настоящее и глупые сны кружились в вихре моего сознания, пробиваясь на первое место. И совсем неожиданно вспомнилось, как я падаю поверх нее на какую-то непонятную кровать. Тело ее повсюду, где требовалось, было мягким, а кожа гладкой, и, касаясь их, я не мог насытиться. Она издала невероятные звуки, когда мой язык прошелся по коже ее шеи прямо под ухом. Вспомнилось, как туго я в нее проталкивался, как сжимал надрывно веки, до того у нее все было зажато и распалено, а мне не хотелось, чтобы у нас закончилось, даже не начавшись. Вспомнилось, как я медленно входил и выходил из нее, надеясь, что бог сделает это для нее приятным, потому что мне хотелось бы повторения, хотелось бы проделывать это вечно и только с ней. А на следующее утро я проснулся, вдыхая аромат шоколада, все еще исходивший от подушки и простыней, и в бессилии молился о том, чтоб удалось узнать, кто она такая.
Я отпрянул от Клэр настолько, чтоб видеть ее лицо. Вглядывался в ее глаза, желая, чтобы все-все воспоминания вернулись ко мне и пропало бы у меня это ощущение ловушки, расставленной в паутине. Ее пальцы продолжали теребить мне волосы на затылке – и все сходилось в одну точку.
– Какое у тебя любимое кино? – прошептал я.
Затаил дыхание в ожидании ответа. Следил, как менялось выражение ее лица: довольное, озадаченное, обеспокоенное. Что ее обеспокоило? Простой вопрос. Если только не…
Ее взгляд заметался у меня между глазами, я видел, как она сдерживала слезы. Видя ее глаза такими блестящими и беспокойными, я дал волю памяти и почувствовал, что не могу дышать: комок встал в горле. Перед моими глазами совершенно отчетливо всплыла картинка: я лежу на ней и, не моргая, смотрю ей прямо в глаза, подтягиваю вверх ее ногу и кладу так, чтобы она обхватила мне бедро. Вспомнил, как, не сводя с нее глаз, протиснулся в нее и заставил себя остановиться, когда увидел, что она быстро смахнула слезы.