Шоколадная ворона
Шрифт:
– Зачем ты? Зачем? Он такой человек... – В Маниных голубых глазах появились слезы.
– О да! Он прекрасный человек! Он оказал нам с тобой великую честь: отпил нашего вина и отымел, как мог, одну из нас... – Я посмотрела на наши с Маней отражения в оконном стекле. – Ту, что потолще и побелее.
Маня послушно заваривала чай, но руки ее дрожали.
– Да, он бедный! Но он очень хороший и несчастный человек!
– Ну да, это как обычно.
Манефа наконец нашарила где-то в недрах холодильника половину плитки горького черного шоколада. Он, правда, несколько побелел
Несколько минут мы чаевничали молча. Маня несколько успокоилась, пунцовые пятна с лица почти исчезли, розовыми оставались только веки и нос.
– Знаешь, Эва, – она попыталась все же продолжить наш разговор, – тебе не показалось, что у него есть некое сходство с?..
– Показалось, разумеется.
Маня улыбнулась:
– На кого же, на твой взгляд, он похож?
– Не на кого, а на что! На ржавый кривой гвоздь.
– Он похож на... Вуди Аллена! – воскликнула Маня возмущенно.
– Ржавый гвоздь – куда комплиментарнее.
– Ты не любишь Вуди Аллена?!
– Очнись, подруга! Ты должна знать мои вкусы. Мне, разумеется, не нравится Вуди Аллен, и мне, разумеется, не нравится твой новый секс-герой. И вообще, я на окончание сессии подарю тебе фаллоимитатор! Он будет большой, красивый и куда как более эстетичный, чем эта голливудская мечта. Его будет легко и удобно мыть. Он не будет разбрасывать по всей квартире драные вонючие носки. И самое главное: он не будет пить наше вино.
Тут Манино терпение лопнуло, и с ней случилась истерика:
– Ах так?! Так?! Тогда я тебе вот что скажу, подруга: я знаю, почему тебе не нравятся Вуди Аллен с Левой!
– И почему же?
– Да потому, что они маленькие, худенькие, в очках! Потому что они – евреи!
Упс! Вот это было заявление так заявление! Особенно когда оно направлено в мой адрес, в адрес прямого, можно сказать, потомка царя Соломона.
– Успокойся, родная! Не неси пургу! Что касается Вуди Аллена, то мне просто не нравится все, что он делает. Все! Вкус у нас с ним не совпадает. Что поделаешь? Ну не творить нам с ним вместе кино, не получать «Оскара» за общий фильм. Я уже смирилась. Он тоже со временем утешится, надеюсь! А твой несчастный членовладелец мог бы поработать в виде разнообразия...
– Он выдающийся филолог! – возопила Маня. – Он полиглот! Он даже твой амхарский не в пример лучше тебя знает!
– Это замечательно! – Я погладила подругу по голове. – Мой, Маня, язык, если уж на то пошло, не амхарский, а тигринья. Впрочем, это не важно. Увы, знание как тигринья, так и амхарского не всегда помогает в жизни. Несколько миллионов знатоков этих, несомненно, очень тяжелых в изучении языков валяются по канавам в надежде, что кто-нибудь кинет им кусок хлеба. А рядом есть земля, на которой можно чего-нибудь вырастить. Но... работа – не их путь. Так что твой сперматозавр усвоил, похоже, не только государственный язык моей прародины, но и базисные принципы современной эфиопской социальной культуры!
– Какие еще принципы! – верещала Маня. – Он много и упорно работает в Архивном институте. Но там
Проигнорировав крик ее души, я продолжила:
– Ты, милая, скажи мне, ты много учишься?
– Ну да...
– И работаешь где только можешь, правда?
– Да... Ты же знаешь.
– Знаю, знаю! Знаю даже то, что ты не очень по специальности трудишься – квартиры, офисы моешь, ну и все такое. Мог бы и он как-то поднапрячься, подхалтурить где-нибудь. Позанимался бы со школьниками, с абитуриентами. Глядишь, на цветы любимой женщине накопил бы, себе на носки и... на билетик в баню. Ему бы не повредило!
Маня кивнула и тут же всхлипнула.
– Но использовать Леву для такой работы с недоучками – все равно что микроскопом заколачивать гвозди!
Манефа совершенно неисправима.
– А тебя он тоже микроскопом трахал? И зачем он этим лично занимался? Он ведь мог какого-нибудь аспирантика попросить, а сам бы в это время суахили учил.
Маня посмотрела на меня так, словно я – серийная убийца младенцев:
– Он уже!.. Он уже знает суахили!
Чай был заварен, но мы с Маней решили все же для успокоения и утешения допить начатую бутылку вина. Сказано – сделано! Затем мы не удержались и разделались с остатками хлеба и сыра. Так что и у второй бутылки тоже не было никаких шансов уцелеть.
– А где у нас находится этот Архивный институт? – спросила я Маню после того, как мы чокнулись.
Я, конечно, слышала о существовании такого научного учреждения, но не имела никакого представления, где этот институт расположен.
– В Москве... А может, даже в Подмосковье. Не знаю точно... Его в качестве эксперта в нашу институтскую библиотеку пригласили. Какие-то материалы интересные нашли – не поняли не только откуда они у нас взялись, но и на каком языке они написаны. Вот мы с ним в читальном зале и познакомились.
– Хорошо хоть не в бане.
– Мы неделю как знакомы.
– Поздравляю!
– Вот что ты все время ехидничаешь! Ты что, правда как с Костей твоим попробовала, так до сих пор больше ни с кем не переспала?
– Я тебе когда-нибудь врала?
– А почему? Почему?! У тебя комплексы, что ли?
– Желания как-то не было...
Манефа от возмущения так подавилась, что мне пришлось бить ее кулаком по спине.
– Ты же говорила, что никогда не врешь! Зачем мне мозги вправляешь? Ты же наполовину эфиопка. У тебя темперамент какой должен быть?! Если бы ты в Эфиопии своей жила, за тобой уже целый выводок детей таскался бы!
– При чем тут темперамент? Эфиопка не эфиопка... У вас, комяков бледнолицых и отмороженных, в деревнях по сколько детей рожали, а?
– У нас просто зима длинная. Нужно было чем-то заниматься. Телевизоров не было... Так что у нас это все не от темперамента.
– Слышала я, как ты визжала там...
Маня потупила взор.
– Да я, это, чтобы ему приятное сделать... Мне, в общем-то, оно никак... Не так чтобы совсем, конечно... То есть не противно, но...
– То есть весь этот бардак у тебя от жалости и от сострадания? Да?