Шолох. Орден Сумрачной Вуали
Шрифт:
– Не злись на Тициана. – Алессио прерывает молчание. – Он так же беспокоится, как и ты.
– Ты говорил с ним? – спрашиваю я, чувствуя укол в груди. Мой брат доверяет Алессио больше, чем мне, потому что он терпеливее.
– Нет. Но он мальчик, и я знаю, что происходит в его голове. Прекрати его ругать. Ему двенадцать, и он слишком взрослый, чтобы постоянно его контролировать. Скоро ты отправишь его прочь из города, и ему придется разбираться с этим самому.
Я знаю, что Алессио прав, ведь я и правда веду себя как курица-наседка. Я просто хочу спрятать
– Я знаю, да. Иногда мне кажется, что он все еще не понимает, насколько опасна наша жизнь, и хочу навязать ему свою волю. Правда, вчера он догадался, что я переживала, когда поздно вернулся домой.
Алессио дружески толкает меня:
– В вашей семье все такие упрямые! Ты ведь знаешь это, правда?
Я пожимаю плечами, потому что не могу этого отрицать. Меня сложно назвать самой разумной гражданкой этого города.
– Я боюсь, что стражи однажды поймают его, если он что-то украдет или ввяжется в какую-нибудь историю.
Лицо Алессио вдруг становится серьезным:
– Я не могу сказать, что сам не волнуюсь об этом. Но если ты будешь все ему запрещать, то только спровоцируешь. Он захочет самоутвердиться. Если ты передашь ему какую-то долю своих обязанностей и часть своей опеки над Стар, он будет из кожи вон лезть, чтобы оправдать твои надежды.
– Ты читал какую-то книгу советов для воспитателей? – спрашиваю я.
Алессио закатывает глаза.
– Эй! Мне было пятнадцать, когда твой отец принял меня в семью, и, если ты помнишь, я был тогда куда более упрямым, чем Тициан. Твой отец доверил мне свои книги, и это было, после его семьи, самое дорогое, чем он обладал. Я делал все, чтобы не разочаровать его.
Алессио никогда в своей жизни не был упрямым, ни единого дня. Но, вероятно, он в чем-то прав. Мне надо поразмыслить об этом. Тем временем мы подходим к больнице. Она располагается в незаметном переулке рядом с мостом Риальто. Фасад из желто-серого песчаника выглядит непримечательным, никто и не догадывается, что здесь на полдома больница. Раньше в здании находился шикарный отель, во дворе которого красовался маленький садик с фонтаном. Мы со Стар обожали смотреть на золотых рыбок, которые в нем плавали. Сегодня у входа в больницу толпится столько людей, что мы с трудом проходим внутрь. Алессио непрестанно извиняется, продвигаясь вперед.
Люди знают его и позволяют нам пройти. Ужасно видеть все эти печальные лица. Больные зачастую должны стоять снаружи по нескольку часов, ожидая помощи. Запах, нависший над площадью, еще хуже их стонов и криков. Я закрываю нос рукавом, проклиная ангелов, разрушивших столько больниц. Если бы в городе было больше врачей и поликлиник, ситуация стала бы менее напряженной. Когда мы наконец заходим внутрь, я вздыхаю. Здесь прохладно и тихо, но все еще пахнет смертью. Я не понимаю, как Алессио выдерживает все это каждый день, но, кажется, он вполне с этим справляется.
Юноша дружелюбно приветствует людей, протиснувшихся сюда, но остается с ними, чтобы узнать о состоянии одного из больных и погладить по голове какого-то ребенка. Альберта, которая здесь работает вахтершей, ассистенткой Пьетро и в то же время тайной управляющей больницы, приветствует нас. Она стоит у входа и охраняет его, как Цербер врата ада. Она внимательно смотрит на меня, прежде чем обнять.
– Тебе нужно побольше есть, ребенок.
Кто бы говорил! Сама худая, как спичка. Думаю, она отдает свою еду больным. У Альберты самое доброе сердце во всей Венеции. После исчезновения матери она каждый день приходила в библиотеку, чтобы утешить Тициана и приготовить что-нибудь для нас. Я чувствовала себя такой одинокой и брошенной. Я не знаю, что бы с нами стало, если бы не эта женщина. Она придала мне смелости и убедила в том, что я и без матери смогу позаботиться о брате и сестре.
Сейчас я только улыбаюсь ей в ответ:
– Как я могу найти женщину, которую вчера сильно ранили на арене?
– Суна Росси? Второй этаж, комната номер двадцать три.
– Можно мне к ней зайти?
– Конечно. Она обрадуется тебе. После того что ты для нее сделала…
Альберта замолчала и положила руку мне на щеку. Я неловко отмахиваюсь.
– Что ты мне принесла? – нетерпеливо спрашивает она, когда я собираюсь идти дальше.
– Черт… – извиняясь, говорю я. – Я совсем забыла об этом!
Когда мы приходили в больницу, отец всегда приносил ей книгу из библиотеки, и я продолжила эту традицию, хотя мы перестали видеться так часто. У нас обеих совсем нет времени.
– Я пришлю Тициана, и он принесет книгу, – быстро обещаю я.
– Пусть проследит за тем, чтобы в этот раз книга не упала в грязь, – отвечает она с улыбкой.
Я хлопаю глазами в замешательстве.
– Что?
– В прошлый раз книжка была такой грязной, будто он искупал ее в канале, и страницы были мятые. Не хочу, чтобы Стар потом со мной из-за этого ругалась.
Интересно, что еще скрывает младший брат? День ото дня он все сильнее от меня отдаляется. Почему он не рассказывал мне о том, что заходит к Альберте? Или он думает, что я бы ему это запретила?
– А Пьетро в своем кабинете? – спрашивает Алессио, и Альберта кивает. Когда он уходит, я тоже иду дальше.
Меня немного тошнит перед встречей. К счастью, Суна выжила, но в каком она сейчас состоянии? Не смутит ли ее мой визит? Может, ей не понравится, что я подарила ей свои деньги?
Я осторожно стучу в дверь, пока не слышу «войдите!».
Муж Суны сидит рядом с ней и держит женщину за руку. Когда я вхожу в палату, он устало улыбается.
– Она спит, – шепчет он. – Заходи.
– Как у нее дела? – Мой голос хриплый и слишком тихий, поэтому я прочищаю горло, прежде чем подойти поближе к Суне.
Белье на кровати чистое, но, когда я получше осматриваю комнату, то замечаю, что она давно требует ремонта. Штукатурка слезает со стен, а деревянные доски на полу прогибаются под шагами. Нужно обязательно смотреть под ноги. Лицо Суны бледное, а под глазами залегли темные круги. Через трубку в ее вену течет прозрачная жидкость.