Шопенгауэр как лекарство
Шрифт:
— Это означает, что нужно хранить хорошее и выбрасывать плохое.
— А что он держит в руке? Топор?
— Отсекать от себя привязанности.
— Как в буддистском учении.
— Да. Вспомните, что Будда появился из материнского океана Шивы.
— В другой руке он что-то держит. Я не вижу, что это? Нить?
— Веревка, чтобы притягивать человека к самой высокой цели.
Поезд неожиданно вздрогнул и тронулся.
— Мы снова поехали, — сказал Виджай. — А посмотрите, на чем ездит Ганеша, — вот здесь, у него под ногой.
Пэм придвинулась ближе,
— Ой, да, это мышь. Я помню, что видела ее на каждой статуе и на каждом рисунке Ганеши. А почему мышь?
— О, это самая интересная деталь. Мышь — это желание: человек может ехать на нем верхом, только если держит его под контролем. Иначе оно приводит к бедствиям.
Пэм замолчала. Поезд, пыхтя, тащил их мимо чахлых деревьев, одиноких храмов, коров, склонившихся над грязными лужами, перепаханной красной земли, истощенной тысячелетиями крестьянского труда. Пэм искоса бросала взгляды на Виджая; она была благодарна. Как мягко, как ненавязчиво он показал ей свой амулет, как уберег от смущения за то, что она позволила себе так непочтительно отозваться о его религии. Когда в последний раз мужчина был так внимателен к ней? Стоп, Пэм, одернула она себя, больше никаких заигрываний. Ей вспомнилась группа: Тони, который был готов на все ради нее, и Стюарт тоже. Джулиус, чья любовь к ней не знала предела. Но тонкость и деликатность Виджая — в этом было что-то необычное, волнующе экзотическое.
А Виджай? Он тоже погрузился в задумчивость, размышляя о разговоре с Пэм. Совсем разволновавшись и почувствовав, что сердце бьется слишком сильно, он усилием воли заставил себя успокоиться. Открыв сумку, он вынул старую помятую сигаретную пачку — не для того чтобы курить: пачка была пуста, к тому же он много раз слышал, как болезненно американцы реагируют на табачный дым, — ему просто хотелось взглянуть на бело-голубую картинку: силуэт мужчины в цилиндре и под ним четкими черными буквами название — «Мимолетное зрелище».
Его религиозный учитель впервые показал ему эту марку, которую курил его отец, и посоветовал Виджаю начинать медитации с мыслей о том, что жизнь — мимолетное зрелище, река, несущая всё — вещи, воспоминания, желания — мимо невозмутимого сознания. Виджай представил себе эту реку и прислушался к беззвучному голосу своего сознания: анитья, анитья – невечность, непостоянство. Все мимолетно, говорил он себе, жизнь и впечатления проносятся мимо и исчезают безвозвратно, как этот пейзаж за окном. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и откинулся на спинку сиденья; постепенно его пульс замедлился, и он вошел в блаженную гавань спокойствия.
Пэм, украдкой наблюдавшая за Виджаем, подняла пустую пачку, слетевшую на пол, прочитала название и сказала:
— Мимолетное зрелище? Странное название для сигарет.
Виджай медленно открыл глаза и произнес:
— Да, мы, индийцы, очень серьезные люди — даже на сигаретах пишем наставления, как
— Так вы медитировали? Я не должна была вас беспокоить.
Виджай улыбнулся и мягко покачал головой:
— Мой учитель сказал мне однажды, что никто не может побеспокоить другого — только мы сами лишаем себя спокойствия.
Он замялся, чувствуя, что желание вновь охватывает его: подумать только, он превратил медитацию в забаву ради того, чтобы привлечь внимание этой женщины, снова увидеть ее очаровательную улыбку. А ведь она была лишь видением, частью мимолетного зрелища, которое очень скоро навсегда исчезнет из его жизни, растворится в несуществующем прошлом. Но Виджай безрассудно бросился в новый омут, уже понимая, что его слова уведут его еще дальше от цели:
— Я хочу кое-что вам сказать. Я буду долго вспоминать нашу встречу. Скоро моя остановка — десять дней я проведу в ашраме, в полном молчании, поэтому я невероятно благодарен вам за эту беседу. В ваших фильмах осужденным приносят перед казнью любое блюдо, которое они захотят, — должен сказать, что мое желание о последней беседе исполнилось вполне.
Пэм лишь кивнула в ответ. Всегда находчивая, она растерялась, не зная, что ответить на учтивость Виджая.
— Десять дней в ашраме? Вы имеете в виду Игатпури? Я тоже еду туда на медитацию.
— Значит, нам по пути, и у нас одна и та же цель — научиться випассане у знаменитого гуру Гоенки. Тогда нам скоро выходить. Игатпури — следующая остановка.
— Вы сказали, десять дней молчания?
— Да, Гоенка всегда требует возвышенного молчания, и, кроме необходимых разговоров с прислужниками, ученик не имеет права произносить ни слова. Вы давно медитируете?
Пэм покачала головой:
— Я преподаю английскую литературу в университете, и в прошлом году одна из моих студенток побывала в Игатпури и вернулась оттуда совершенно преображенной. Теперь она устраивает курсы випассаны в Штатах и пытается организовать турне Гоенки по Америке.
— Ваша ученица хотела сделать подарок своей учительнице. Она надеется, что вы тоже испытаете перерождение?
— Ну, что-то в этом роде. Не то чтобы она считает, что мне нужно измениться, просто она сама получила положительный заряд и хотела, чтобы и я, и все остальные испытали то же самое.
— Конечно, конечно. Я не так поставил вопрос — я ни в коем случае не хотел сказать, что вы должны измениться, мне просто хотелось знать, о чем думала ваша студентка. Надеюсь, она подготовила вас к этим занятиям?
— Она наотрез отказалась это делать. Она сама случайно наткнулась на эти курсы и сказала, будет только лучше, если я тоже приеду неподготовленной. Но вы качаете головой — вы не согласны?
— А, нет-нет. Вы должны помнить, что индийцы качают головой из стороны в сторону, если согласны, и вверх-вниз, если не согласны, — в этом мы отличаемся от американцев.
— О боже мой, я так и знала. То-то я думаю, все смотрят на меня так странно. Наверное, я жутко всех смущала.