Шопенгауэр как лекарство
Шрифт:
— Я плохо спала ночью — все думала про историю с Филипом, и вдруг мне показалось, что я вхожу в свой мозг, хватаю этот отвратительный клубок мыслей и изо всех сил швыряю его на землю. Дальше я увидела, как я наклоняюсь над осколками и вижу — его лицо, его жалкую квартирку, мою погибшую юность, мое разочарование в учебе, мою бывшую подружку Молли… и пока я смотрела на эти осколки, я поняла: то, что случилось, просто… просто непростительно.
— Я помню, как Филип сказал, что непрощающий и непростительный — две разные вещи, — заметил Стюарт. — Я правильно
Филип кивнул.
— Не понял, — встрял Тони.
— Непростительность, — сказал Филип, — снимает с человека ответственность, а не прощать — значит, наоборот, быть ответственным за то, что отказываешься простить.
Тони кивнул:
— То есть ты хочешь сказать, или сам отвечаешь за то, что сделал, или винишь в этом кого-то другого?
— Вот именно, — ответил Филип. — А, как однажды заметил Джулиус, психотерапия начинается там, где кончается вина и возникает ответственность.
— Ты снова цитируешь Джулиуса. Мне это нравится, — сказал Тони.
— Ты выразился даже лучше меня, Филип, — добавил Джулиус. — Я снова замечаю, что ты движешься мне навстречу, это очень хорошо.
Филип едва заметно улыбнулся. Когда стало ясно, что он не собирается отвечать, Джулиус снова обратился к Пэм:
— Пэм, что ты чувствуешь?
— Если честно, меня убивает, как каждый из кожи вон лезет, чтобы отыскать перемены в Филипе. «Ах! Ох! Филип поковырял в носу, какой он молодец!» — просто смех. Филип исторгает очередную банальность — и все замирают от восхищения. — Копируя Филипа, она с нарочитой монотонностью произнесла: — «Психотерапия начинается там, где кончается вина и возникает ответственность». – И потом уже громче: — А как насчет твоей ответственности, Филип? Или во всем виноваты клетки мозга? Ах да, они поменялись. Они все сделали за тебя. А ты, бедняжка, тут был ни при чем.
Наступило неловкое молчание, после чего Ребекка негромко заметила:
— Пэм, по-моему, ты можешь прощать. Ты уже простила кучу вещей. Ты даже простила мне мои выкрутасы в Лас-Вегасе.
— Там не было жертв, кроме тебя самой, — немедленно отозвалась Пэм.
— И мы все видели, — продолжила Ребекка, — как ты простила Джулиуса за его похождения. Ты простила его, даже не спросив — может, кто-то из его друзей оскорбился таким поведением.
Пэм смягчила тон:
— У него только что умерла жена, он был в отчаянии. Вообрази, что он должен был чувствовать. Он любил Мириам со школы. Неужели это так трудно понять?
Тут в разговор вмешалась Бонни:
— Пэм, ты простила Стюарта за его случай с сумасшедшей теткой и даже Гилла за его пьянство. Ты многое простила. Почему ты не можешь простить Филипа?
Пэм покачала
— Одно дело простить чужую обиду, и совсем другое — когда ты пострадала сама.
Это заявление было выслушано с сочувствием, но атаки на Пэм не прекратились.
— Лично я, — сказала Ребекка, — простила тебя за то, что ты пыталась увести отца двоих детей.
— И я тоже, — добавил Гилл. — Когда-нибудь я даже прощу тебя за то, как ты поступила с Тони. А как насчет тебя, Пэм? Ты-то сама простила себя — за «исповедь» и за то, что смешала Тони с грязью у всех на глазах? Тебе не приходило в голову, что ты его унизила?
— Но ведь я уже извинилась. Да, я была виновата и поступила, не подумав.
Но это не удовлетворило Гилла:
— Это еще не все. Ты простила себя за то, что использовала Тони?
— Использовала Тони? — воскликнула Пэм. — Я использовала Тони? Что ты такое говоришь?
— По-моему, ты плевать хотела на ваши отношения. Ты просто использовала Тони, чтобы показать кому-то — может быть, даже Филипу — вот какая я.
— Ну да, конечно. Очень умно, Стюарт. Больше ничего не мог придумать? — резко бросила Пэм.
— «Использовала»? — вмешался в разговор Тони. — Ты считаешь, меня использовали? Нет, нет, не извиняйся — хотел бы я, чтобы меня каждый день так использовали.
— Тони, прекрати сейчас же! — воскликнула Ребекка. — Что за детские шуточки. Когда ты начнешь думать головой, а не головкой?
— Какой головкой?
— Головкой члена!
Увидев, что Тони расплылся в довольной ухмылке, Ребекка вспыхнула:
— Ах ты, негодяй. Ты ведь знал, что я имею в виду. Хотел, чтобы я обязательно сказала непристойность? Ну когда ты повзрослеешь, Тони? У нас осталось так мало времени. Скажешь, что тебя не задело то, что произошло с Пэм?
Улыбка исчезла с лица Тони.
— Да, братцы, сделали мне ручкой — и привет… Но я не теряю надежды.
— Тони! — воскликнула Ребекка. — Тебе нужно менять свое отношение к женщинам. Хватит быть мальчиком на побегушках — это же унизительно. Такое ощущение, будто тебе наплевать, как к тебе относятся, — лишь бы добиться своего. Ты же унижаешь себя — и их тоже.
— Я вовсе не считаю, что я использовала Тони, — сказала Пэм. — Это было взаимно. Если честно, я тогда ни о чем не думала — действовала на автопилоте.
— Да, как и я, однажды… на автопилоте, — негромко произнес Филип.
Пэм удивленно вздрогнула. Она несколько секунд смотрела на Филипа, затем опустила глаза.
— Хочу тебя спросить, — сказал Филип.
Пэм упорно смотрела в пол, поэтому он добавил:
— Спросить тебя,Пэм.
Пэм подняла голову и посмотрела на него. Остальные переглянулись.
— Двадцать минут назад ты сказала «разочарование в учебе», а несколько недель назад ты рассказывала, что, поступая в аспирантуру, хотела заниматься философией — даже изучать Шопенгауэра. Если так, я хочу спросить тебя: таким ли уж плохим преподавателем я был?