Шопоголик и бэби
Шрифт:
Нет, не могу. Не стану портить праздник – все вокруг такие счастливые…
Объясню все… потом. Завтра.
– Все в порядке! – Я выдаю свою самую ослепительную и радостную улыбку. – Лучше не бывает!
И задуваю свечи.
Чай и шампанское выпиты, гости постепенно разъезжаются. Какой чудесный получился день детских подарков. И компания собралась замечательная! Джесс и Дженис в итоге помирились, Джесс пообещала присматривать за Томом в Чили, чтобы местные партизаны его не обижали. Сьюзи и Келли разговорились, пока
Курьер прибыл, пока все жевали торт; пакет удалось благополучно отправить. Правда, от Люка все еще никаких вестей. Наверное, совещается с юристами и так далее. Так что и насчет дома он пока не в курсе.
– Как ты, Бекки? – спрашивает мама напоследок, уже стоя в дверях. – Хочешь, я побуду с тобой, пока Люк не вернется?
– Нет, спасибо, я сама. Не волнуйся.
– Тогда отдохни как следует. Береги силы, детка.
– Обязательно, – киваю я. – Пока, мама.
В квартире становится пусто и тихо – только я и вещи. Захожу в детскую, легко провожу ладонью по кроватке ручной работы и по маленькой белой колыбельке, которую можно качать. Рядом стоит большая корзина-люлька с роскошным льняным пологом. (Я думаю, у ребенка должен быть выбор: пусть сам решает, где ему удобнее спать.)
Все вокруг напоминает театральную декорацию. Осталось только дождаться главного героя.
Я нажимаю ладонью на живот, гадаю, спит ли ребенок. Может, стоит дать ему послушать музыку – чтобы родился гениальный музыкант! Раскручиваю мобиль, который заказала по каталогу «Маленький гений», и подношу его поближе к животу.
Слушай, малыш! Это Моцарт.
Кажется. Или Бетховен. Словом, кто-то из них.
Ну вот, я все перепутала. Пока я верчу коробку от мобиля, чтобы узнать, Моцарта он играет или нет, за дверью слышится шорох.
Почту принесли, рождественские открытки. Почитаю – может, станет легче. Забыв о «Маленьком гении», иду к входной двери и забираю с коврика целую охапку почты, а потом вперевалку ковыляю обратно к дивану, на ходу перебирая конверты.
И вдруг останавливаюсь. Передо мной пакетик, надписанный знакомым изящным почерком.
Почерком Венеции.
Пакет предназначен для Люка, ну и что? Дрожащими руками я вскрываю его и нахожу кожаную коробочку от Дюшана. Внутри пара серебряных запонок с эмалью. С какой это радости Венеция шлет Люку запонки?
Из пакета вываливается кремовая открыточка, надписанная тем же почерком.
Л.
Давно не виделись. Nunc est bibendum?
В.
Смотрю на открытку невидящими глазами, а в ушах шумит кровь. Все волнения прошедшего дня будто превратились в луч ярости. Хватит с меня. Довольно. Сейчас же отошлю этот пакет обратно, верну его на почту…
Нет. Лучше верну ей в собственные руки. Лично. Как в тумане выхожу в коридор и тянусь за
20.
Впервые в жизни у меня аж руки чешутся, как хочется выяснить отношения.
Разыскать Венецию было проще простого. Я позвонила в «Центр холистических родов», притворилась, будто мне позарез надо проконсультироваться с ней, и спросила, где ее можно найти. Сначала на другом конце провода твердили, что ничего не знают, а потом проговорились, что она сейчас в Кавендишской больнице, на консультации. От предложения что-нибудь передать ей я отказалась: мол, мне резко полегчало. Ничего, проглотили. Видимо, в центре привыкли к звонкам истеричных беременных пациенток.
И вот я стою возле частного родильного отделения Кавендишской больницы, сердце колотится, в руках сумка с логотипом «Облика». В ней не только запонки, но и варикозные чулки, сумка-набрюшник, все до единой записочки, которые Венеция присылала Люку, брошюры и буклеты из ее дурацкого холистического центра, даже бесплатные образцы из подарка пациенткам. (С кровью отрываю от себя баночку «Крем де ла Мер». Правда, я вычерпала из нее почти все содержимое и переложила в пустую банку от «Ланком». Но Венеции знать об этом незачем.)
Эта сумка – все равно что меч, которым я разрублю узел. Приду, вручу ей и хладнокровно произнесу: «Оставь нас в покое, Венеция. Мы с Люком и малышом больше не желаем иметь с тобой ничего общего». И она сразу поймет, что проиграла.
Вдобавок я успела позвонить моему милому профессору, а он научил меня классному латинскому ругательству – я вызубрила его наизусть. Оно звучит как «утинам барбари провинциам туам инвадант!» и означает «пусть на твою территорию вторгнутся варвары».
Ха. Поделом ей.
– Да? – несется из динамика жестяной голос.
– Здравствуйте! – говорю я в решетку домофона. – Я Бекки Брэндон, пациентка. – Хватит с них и этого. Главное – внутрь прорваться, а там разберусь.
Гудит домофон, я открываю дверь. Обычно здесь тихо и почти безлюдно, а сегодня, как нарочно, полно народу. Все кресла заняты женщинами на разных стадиях беременности; они болтают с мужьями и подругами, листают буклеты «Почему Кавендишская больница – достойный выбор?». Две акушерки быстро проходят по коридору, переговариваясь об «операции» и «застревании». Очень не нравятся мне эти разговоры, да еще эти женские вопли из дальнего кабинета… От таких звуков живот будто съеживается и хочется зажать ладонями уши.
С другой стороны, еще неизвестно, отчего она кричит. Может, ей просто не дают посмотреть телевизор или еще чего-нибудь, Тяжело дыша, я подхожу к стойке.
– Здравствуйте, – говорю, – я Ребекка Брэндон, мне надо срочно увидеться с Венецией Картер.
– Вам назначено? – спрашивает администраторша. Раньше я ее здесь не видела. У нее седоватые кудряшки, очки на серебряной цепочке и резкие манеры человека, привыкшего целыми днями осаживать беременных.
– Э-э… нет. Но это очень важно.