Шопоголик и сестра
Шрифт:
Нашему браку конец. И года не продержались.
С трудом поднимаюсь на затекшие ноги, медленно бреду в пустую столовую. Посреди столовой гордо расположился наш резной деревянный стол из Шри-Ланки.
На глаза вновь наворачиваются слезы. С этим столом связано столько мечтаний! Какие упоительные картины я себе рисовала! Чего только не подсказывало воображение: мягкий свет свечей, я раскладываю по тарелкам сытное рагу, Люк нежно улыбается мне, за столом собрались все наши друзья…
И вдруг меня охватывает страстное, непреодолимое
Почти бегу к телефону и суетливо набираю номер.
— Алло! — Голос высокий, женский — но это не Сьюзи.
— Привет, — растерянно говорю я. — Это Бекки. С кем я…
— А это я, Лулу! Привет, Бекки! Как дела? Ее ликующий голос ударяет мне по нервам, как острая терка.
— Прекрасно, — отвечаю я. — А Сьюзи случайно нет рядом?
— Она как раз устраивает близнецов в машине! Мы едем на пикник в Маршем-Хаус. Слышала про него?
— Э-э… Нет. Не слышала.
— О, ты непременно должна там побывать!… Космо, зайка, только не в холщовых штанишках!… Это национальный заповедник. Дети его обожают. Там разводят бабочек!
— Ясно, — мямлю я. — Рада за вас.
— Сьюзи перезвонит тебе через пару минут, хорошо?
— Спасибо, — с облегчением благодарю я. — Это было бы замечательно. Просто скажи… что мне очень нужно с ней поговорить.
Подхожу к окну, прижимаюсь лицом к стеклу и стою, глядя на снующие внизу машины. Светофор на углу включает красный глаз, и весь транспорт останавливается. Потом зажигается зеленый свет, и машины разом срываются с места. И снова красный, и опять все стоят.
Сьюзи не звонит. А прошло уже гораздо больше двух минут.
Нет, не позвонит она. Она живет в другом мире. В мире холщовых штанишек, пикников и заповедников, где разводят бабочек. Там нет места ни мне, ни моим дурацким проблемам.
От разочарования у меня болит голова. В последнее время мы со Сьюзи постоянно ссорились. Но я думала… надеялась…
С трудом проглатываю вставший в горле ком.
Может, позвонить Дэнни?… Правда, я оставила ему целых шесть сообщений, а он ни на одно не ответил.
Ну и пусть. Не беда. Подумаешь. Просто придется выплывать самой.
Со всей решительностью, на какую способна, я направляюсь на кухню. Сейчас я… приготовлю себе чашку чая. Вот именно. С этого и начну. Щелкаю кнопкой чайника, бросаю в кружку пакетик с заваркой и распахиваю холодильник.
Молока нет.
И мне сразу хочется снова рухнуть на пол и залиться слезами.
Но я делаю глубокий вдох и поднимаю подбородок. Отлично. Схожу за молоком. Заодно и запасы пополню. Подышать свежим воздухом и отвлечься будет очень кстати.
Хватаю сумочку, второпях мажу губы блеском и выбегаю из квартиры. Выхожу за ворота, поворачиваю и шагаю по улице мимо лавки древностей, забитой золоченой мебелью, прямиком к гастроному на углу.
В магазине мне становится легче. Тепло, уютно, аппетитно пахнет кофе,
Вешаю на руку плетеную корзинку, иду в молочный отдел и для начала беру две пинты экологически чистого нежирного молока. Тут мой взгляд случайно падает на баночку дорогого греческого йогурта. Пожалуй, стоит побаловать себя — глядишь, и воспряну духом. Укладываю в корзинку и йогурт, а заодно прихватываю несколько видов шоколадного мусса. И тянусь за фигурной баночкой деликатесной «пьяной вишни».
«Напрасная трата денег, — вдруг раздается у меня в ушах чей-то до боли знакомый голос. — Ты же терпеть не можешь вишню, вымоченную в бренди».
Голос прямо как у Джесс. Мистика. Вообще-то «пьяную вишню» я люблю. Изредка.
Раздраженно встряхиваю головой и сую банку в корзину, а потом перехожу к следующей витрине и западаю на пиццу-фокачча с оливками и анчоусами.
«Дорогущая дрянь, — заявляет тот же голос. — Дома можешь влегкую состряпать точно такую же за двадцать пенсов».
«Заткнись, — мысленно отрезаю я. — Нет, не могу. Так что отвяжись».
Пицца тоже отправляется в корзинку. А потом я швыряю туда все подряд: упаковки белых персиков и миниатюрных груш, сыры нескольких сортов, трюфели из черного шоколада, французский клубничный тортик…
А голос Джесс зудит у меня в голове, не умолкая ни на секунду:
«Швыряешь деньги на ветер. А как же режим экономии? Думаешь, все это расточительство вернет тебе Люка?»
— Перестань! разозлившись, требую я вслух. Господи, так и свихнуться недолго. С вызывающим видом сую в переполненную корзинку три банки русской черной икры и волоку покупки к кассе. Там я с трудом взваливаю корзину на прилавок и начинаю искать в сумке кредитку.
Девушка за прилавком проворно разгружает мои покупки и улыбается.
— О, тортик — объедение! — говорит она, аккуратно упаковывая его в коробку. — А уж персики! А икра! — Моя добыча явно впечатлила ее. — Устраиваете званый ужин?
— Нет. — Я вдруг теряюсь. — Не званый ужин. Просто я… я…
И вдруг понимаю, что добавить мне нечего.
Стою и молчу, как дура. Смотрю, как кассир подсчитывает стоимость целой кучи дурацкой, баснословно дорогой и никчемной жратвы, и заливаюсь краской. Что я делаю? Зачем столько всего накупила? Мне это не нужно. Джесс права.
Джесс права.
При этой мысли я морщусь и отворачиваюсь. Не хочу даже думать о Джесс.
Но я ничего не могу с собой поделать. От мыслей, которые вьются в голове тучей, как жирные черные мухи, никуда не сбежишь. И тут как гром с ясного неба слышится строгий голос Люка: «Твоя сестра — хороший человек… Честный, надежный и трудолюбивый… Ты могла бы многому поучиться у своей сестры…»
Я могла бы многому поучиться у своей сестры.
Меня словно пронзает молния. Голова идет кругом, сердце несется вскачь.