Шоу семейных секретов
Шрифт:
Не простил. Так и не простил отказа в помощи. А он тоже хорош, взял и отцу отказал. Разве так можно? Ни прозорливости, ни дипломатии. Надо было просто пообещать и уйти от прямого ответа. А он…
– Сожалею, па… На счетах почти пусто, – соврал Эдик. – Закупка оборудования для нового филиала высосала почти все. Нет, у нас, конечно, есть дебиторские задолженности, и предостаточно. Но когда они придут?
Ох, сколько тогда выслушал Эдик о самом себе и о собственном неумении вести дела! И мудак он, и засранец, и голожопая тварь. Бизнес вести не может. Дебиторам поблажки давать нельзя, надрывался отец.
Тут-то Эдик и узнал, что на самом деле не является хозяином компании. Папаша лукавил, когда всем так говорил, и ему в том числе. Учредительные документы, которые Эдик-дурачок хранил в своем сейфе, на самом деле липа, а в Росреестре учредителем значится совсем другое лицо. И ему – лоху такому-то и такому – неплохо было бы для начала обо всем узнать и подстраховаться, прежде чем отцу отвечать отказом.
С того дня в жизни Эдика началась не просто черная, а иссиня-черная полоса. Отец следил за каждым его шагом. Контролировал его траты по банковской карте, чего не делал с шестнадцати лет. Наличных денег, которые Эдику были нужны на запретное, почти не осталось. Зато у мамаши был целый чемодан. Их общих денег!
– Старая сука! – снова скрипнул зубами Эдик.
Осторожно свесившись через чугунные перила лестницы, он глянул на отца и Эльзу. Они были заняты оживленной беседой. Отец даже принялся жестикулировать, чего давно не делал. После бегства матери он словно окаменел. Они заняты, сделал вывод Эдик и свернул к спальне сестры.
У Эльзы не был перекрыт источник доходов. Отец исправно пополнял ее банковскую карту. Безлимитный счет он ей все же поостерегся открывать.
– Слишком много соблазнов, – туманно пояснил он сыну. – Не выдержит.
Эдик не стал тогда его допрашивать, но мысленно позлорадствовал. Невзирая на острую любовь к дочери, доверять ей отец все же опасается.
Эльзе денег хватало и даже оставалось. А отец еще давал ей наличные на тот случай, когда счет нельзя было светить. Вот за ними-то Эдик и сунулся в ее комнату.
Вообще-то у каждого из них было по квартире в городе. Они прежде там и жили, чтобы не раздражать вечно недовольную мать. Эдика, между прочим, это очень даже устраивало. Это Эльза все за мамин подол держалась, а он давно этим не страдал. Лет с десяти, наверное. Подрастая, вообще заподозрил, что не родной им. Слишком велик был контраст в отношении родителей к сестре и к нему. Года два он считал себя подкидышем. Потом, когда появились личные деньги, сдал анализы, выкрав из расчесок родителей по волоску.
Удивительно, но родство подтвердилось. Они на сто процентов отец, мать и сын. И если холодность отца Эдик еще мог объяснить: мужик мужика иначе воспитывать не должен – то матери ее отчужденности простить не смог.
Они отдалялись год за годом. В последнее время двух слов могли за месяц не сказать друг другу. Мать никогда не звонила ему первой, не проявляла элементарного беспокойства. Если звонил он, говорила односложно, задавала вопросы без интереса.
Однажды утром, когда его особенно остро ломало, а на покупку дозы не было сил, он вдруг расплакался и принялся в полный голос проклинать мать. Ему неожиданно сделалось легче, он уснул и проспал почти сутки. А пробудившись, ощутил себя живым и самостоятельным. Понял как-то вдруг и сразу, что
Он стал разборчивее во всем: в связях, в дозах, в препаратах. Отец, присмотревшись к нему, заметил перемены и якобы подарил ему фирму. Старый мудак! Ну, ничего. Он и с этим справится. Главное, переждать и денег перехватить. А чтобы окончательно не увязнуть в долгах, сделать это так, чтобы не было необходимости их отдавать. Вообще! То есть он должен взять их у Эльзы. Попросту украсть. Ничего, переживет.
Эдик не был уверен, что Эльза держит наличные в своей комнате. Она запросто могла хранить их и в квартире, но…
Поразмыслив, Эдик все же решил, что деньги у нее здесь. В квартире часто бывает слишком много чужих людей. Эльза бывало пьяной отключалась. И эти люди могли шарить по ее шкафам и полкам. Это риск быть обворованной. А Эльза рисковать не любила. В чем-чем, но не в деньгах. Она им счет вела.
Деньги точно здесь!
Эдик начал с выдвижных ящиков. Их он насчитал двадцать четыре штуки. Комоды, шкафы, туалетный столик, тумбочки возле кровати. Везде выдвижные ящики! Он осторожно выдвигал, быстро шарил, задвигал обратно. Какого только добра не напихала туда Эльза! И колготки вперемешку с лифчиками и трусами. И глянцевые журналы. Горы, просто горы косметики. Пледы, кофточки, джинсы. Всякого дерьма в двадцати двух ящиках, на помойку не сносить за неделю! Двадцать третий ящик был полон всяких фотографий, распечатанных еще в детстве.
Эдик покосился на верхний снимок, где Эльза в костюме Мальвины плачет у елки в гостиной. Неожиданно вспомнил, что это он довел сестру до слез, сожрав половину конфет из ее подарка. Ящик он не задвинул и перешел к последнему.
Там были лекарства, и неожиданно все было уложено аккуратно. В одной стороне таблетки, в другой – всевозможные пузырьки с микстурами, а также большая коробка с ампулами. Название показалось ему знакомым, но он точно не мог вспомнить, что это за препарат. И шприцы. Много одноразовых тонких шприцов, достаточно дорогих. Он в этом толк знал.
Эдик вытащил длинную упаковку гармошкой и недоуменно вытаращился.
Что он пропустил? Эльза колется? Но нет… не может быть! Она презирает наркотики. Его контролирует. Даже в какой-то момент поддержала, не позволив сползти в черную яму, откуда бы ему точно не выбраться.
Не выпуская из рук упаковку со шприцами, он залез в дальний угол ящика и нашел, наконец, то, зачем сюда пришел. Деньги! Доллары. Не мало. Скручены катушкой и перетянуты резинкой. Эдик быстро сунул их в глубокий карман спортивных штанов. Швырнул обратно шприцы, задвинул ящик, и вовремя. Дверная ручка начала опускаться. Эльза входила в комнату.
– Что ты здесь делаешь? – вытаращилась она на брата, сидевшего на ее кровати в куче фотографий, которые он высыпал из ящика. – Эдик?
– Ты тут такая… Несчастная! – Он помотал в воздухе фото в костюме Мальвины. – Я слопал тогда твои конфеты, и ты дико расстроилась.
– Помню, – буркнула она, не сводя с него подозрительного взгляда. – Чего это тебя так проняло? Зачем ты здесь вообще?
– Поговорить надо. При отце не хочу. Это касается только нас с тобой. – Он принялся сочинять на ходу.