Схождение в ад (сборник)
Шрифт:
— … И ты посмотри только на этот мешок с дерьмом, донесся до Ричарда голос отца. — Он пытается изобразить группенфюрера СС! Да от этого актеришки аж через экран несет хот–догами, кока–колой и поп–корном! Его форма — шорты до колен, рубашка цвета «какаду» и кепка с козырьком на затылке… И кроссовки, конечно. Группенфюрер!
— А чем… несло от группенфюрера? — лениво спросил Ричард, усмехнувшись.
— Смертью, — кратко откликнулся отец.
— Папа… — Ричард выдержал паузу. — Твоя любовь к Америке мне превосходно известна. Это… отрицательная величина. Однако — почему? У
— Да. Благодаря деньгам, которые увез из Германии и удачно вложил.
— Ты не ответил на вопрос.
— Долгий разговор, — отмахнулся отец.
— Ты куда–то спешишь? У тебя важная встреча? В конце концов, мы не так часто видимся. Можно и поговорить, нет?
— Хорошо. Только выключи телевизор. Ненавижу еврейский кинематограф.
— Еврейский?
— А что в этой стране нееврейское? Здесь всюду власть детей Сиона, милый мальчик. И уж тебе–то это должно быть известно.
— Да, но кино–то причем?
— Еще Скотт Фицджеральд сказал, что Голливуд — сплошной праздник для евреев и трагедия для всех остальных. Кстати, он и был создан евреями, Голливуд. Что ты на меня так пристально смотришь? Тебе нужны доказательства? Пожалуйста. Называй ведущие компании. Поименно.
— «Парамаунт Пикчерс»! — провозгласил Ричард не без иронии.
— Отлично. Основатель — еврей из Венгрии Адольф Цукор, — откликнулся отец.
— «Фокс Филм Корпорейшн»…
— Вильям Фокс. Национальность та же. И тоже, кстати, из Венгрии.
— «Юниверсал Пикчерс», — продолжил Ричард осторожным тоном.
— Лемле, еврей из Германии.
— Относительно «Метро–Голдвин–Мейер» , полагаю, у тебя наверняка имеется козырь?
— Ну, тут уже все ясно из самого названия… А могу и уточнить: Луис Мейер, выходец из России.
— А как насчет «Уорнер Бразерс»? — прищурился Ричард испытующе.
— Братья Уорнеры; папа — польский еврейчик, работал сапожником в Балтиморе. Что, сдаешься? — Он усмехнулся. Вот они и понаехали в Голливуд из своих местечек и гетто… Они были никем, изгоями, американская аристократия их попросту не воспринимала, а всем им хотелось вверх, к власти…
— Не понимаю, — перебил Ричард. — Ребята добились успеха. Стали богаты. Евреи они, или японцы… Мне кажется, тут есть элемент какой–то ущербной зависти…
— О, нет! Дело не в успехе и даже не в путях, каким успех был достигнут. А уж о зависти вообще не идет речи!
— А в чем же тогда суть… претензий?
— В том, что, понимая невозможность достижения ими какой–либо власти, они захотели создать свой мир, в котором чувствовали бы себя всемогущими владыками; мир с определенной системой ценностей, взращенных из их убогой сущности… Ты что–то сказал об ущербной зависти?.. Да, ими руководила именно она, присущая их нации безраздельно. И они создали такой мир — ирреальный мир бредовой «американской мечты», основой которого стал хищный материалиьный расчет, мой дорогой Рихард.
Отец часто любил произносить его имя в германской, что называется, версии, хотя покойная мать, чей род происходил из Англии, отчего–то зачастую противилась такой интерпретации. С легким, но безнадежным укором она также осуждала его непримеримый антисемитизм.
— Их виллы, — продолжил он, — тонули буквально в римской роскоши, об оргиях этих подонков ходили легенды, но да и черт с ними, не в том дело! Не в том, что достигли они своих самых смелейших вожделений!
— Такие вожделения бытуют не только среди евреев, заметил Ричард безучастно.
— Но среди большинства их — повсеместно.
— А как с меньшинством?..
— Как раз к данной теме я подступил, — отозвался отец. — Когда говорил, что дело не в тех позициях материальных, которые евреи завоевали. Капитал — почва политики. Как и пресса, и еще в большей мере — кинематограф, воздействующий уже не только на сознание, но и на подсознание… Тебе не надо, к примеру, пояснять эффект «двадцать пятого» кадра?..
— Не надо.
Ричард прекрасно знал, что,вставленный в киноленту фрагмент, неспособный быть зримо различимым зрителем, оказывает на него, тем не менее, сильнейшее неосознанное впечатление, бесспорной информационной формулой визуально запечатляющейся в мозгу.
— Так вот. Факт достигнутого благополучия их уже не интересовал.
Отец отхлебнул из высокого бокала темно–вишневый глинтвейн. Отблеск пламени от камина розовой тенью скользнул по седине его волос и чисто выбритой, здоровой коже щек. То ли от алкоголя, то ли от волнения, с которым он говорил, внезапно проявился его, казалось бы, преодоленный долгими годами жизни здесь, немецкий жесткий акцент.
— Они, создавшие свою империю, где ковались выпестованные киношные архетипы и даже традиции, обратились к упомянутому тобой меньшинству, кто владел их религиозными постулатами и властвовал над их духовным, вернее же, бездуховным началом. А содержание главного постулата составляла идея, согласно которой все «гои» по рангу своему ниже скотины, ну, а скот, как известно, надо сгонять в послушное стадо… Их кино и стало своеобразным кнутом. И подчинились ему не только американцы, но и европейские арийцы, каждодневно и привычно впитывающие отраву…
— В России американские фильмы почти не демонстрировались, — заметил Ричард.
— Правильно, — кивнул отец. — Я не испытываю симпатий к коммунистам, но в определенный момент они отказались от еврейской верховной роли в своей стране, ибо поняли — иметь в руководстве дегенеративную нацию — значит, обречь себя на полнейшее вымирание. Что там наши концлагеря?.. Эта мразь уничтожила почти всю нордическую элиту славянства, выморив ее эмиграцией, голодом, пьянством и тюрьмами…
Он запнулся. Звенел телефон.
Присев в кресло, стоявшее в дальнем углу гостиной, отец повел разговор с неизвестным собеседником, — вероятно, с соседом, — о пустяках стариковского бытия, а Ричард же погрузился в невольное раздумье над всем им сказанным…
…Примечательно, что на последних заседаниях Государственной Думы ни один русский не выступал против правительства, только евреи. Таким путем большевики пришли к власти, и теперь никакая сила не сдерживала евреев. Они скинули свои маски и установили чисто еврейское «русское» правительство. Приведем имена.