Шпион, или Повесть о нейтральной территории (др. изд.)
Шрифт:
— Кто же это?
— Тот, кто вас задержал! Он разглядел бы вашу белую кожу даже сквозь деревянную обшивку. А теперь скиньте оба все, что на вас надето, и поменяйтесь платьем.
Цезарь, получивший подробные наставления от разносчика еще во время утренней встречи, принялся быстро сбрасывать свою грубую одежду, в которую молодой человек начал облачаться, не в силах отделаться от некоторого неприятного чувства.
В поведении разносчика проглядывала странная смесь осмотрительности и юмора; первую черту порождало ясное сознание
Бёрч действовал быстро и хладнокровно, что объяснялось его давнишней привычкой к такого рода рискованным предприятиям.
— А теперь, капитан, — сказал он и, взяв пучок шерсти, начал набивать чулки Цезаря, которые Генри уже успел натянуть себе на ноги, — необходимо изменить форму ваших икр. Когда вы сядете верхом на лошадь, вы выставите ноги напоказ, а у наших южан острый глаз: стоит им взглянуть на ваши тонкие икры, как они сразу скажут, что эти ноги никогда не принадлежали негру.
— Ловко! — сказал Цезарь и улыбнулся, растянув рот до ушей. — Штаны масса Генри мне в самый раз.
— Тебе, но не твоим ногам, — заметил разносчик, спокойно продолжая заниматься костюмом Генри. — Теперь наденьте его куртку, капитан. Даю слово, в таком наряде вы могли бы отправиться прямо на бал-маскарад. А ты, Цезарь, натяни на свои кудри этот напудренный парик, садись тут, смотри в окно и не поворачивайся, сколько бы ни отворялась дверь, а главное — молчи, не говори ни слова, или ты все погубишь.
— Как видно, Гарви думает — этот негр не может держать язык за зубами! — проворчал Цезарь, садясь на указанное ему место.
Теперь все было готово, и разносчик настойчиво повторил наставления обоим участникам предстоящей сцены. Он убеждал капитана забыть о военной выправке и на время перенять робкую походку слуги своего отца, а Цезарю он снова приказал молчать и не шевелиться как можно дольше, пока будет возможно. Закончив все приготовления, он отворил дверь и громко позвал часового, отошедшего в дальний конец коридора, чтобы до него не долетали молитвы и слова утешения, которые предназначались только для заключенного.
— Позовите сюда хозяйку, — сказал Гарви с той же суровостью, какую он раньше напускал на себя, — и пусть она придет одна. Заключенный погрузился в благочестивые размышления, и нельзя их прерывать.
Цезарь закрыл лицо руками, и солдат, заглянув в комнату, решил, что арестант и вправду глубоко задумался. Бросив на священника насмешливый взгляд, часовой громко позвал хозяйку. Она поспешила на призыв и вошла с тайной надеждой, что ей удастся услышать предсмертные покаяния грешника.
— Сестра моя, — произнес пастырь внушительным тоном, — имеется ли в вашем доме книга “Последние минуты христианина, совершившего преступление, или Мысли о вечности для тех, кто осужден ,на насильственную смерть”?
— Я никогда не слышала об этой книге, — ответила опешившая хозяйка.
— Это не удивительно: есть много книг, о которых вы не слыхали. Но бедный осужденный не может умереть с миром, если не получит утешений из этой книги. Один час чтения “Мыслей” стоит всех проповедей, прослушанных за целую жизнь.
— Боже мой, что за сокровище эта книга! Где же ее напечатали?
— Впервые ее напечатали в Женеве на греческом языке, а затем ее перевели и издали в Бостоне. Эта книга, сестра моя, должна быть у каждого христианина, особенно у того, кто присужден к повешению. Велите сейчас же оседлать лошадь для этого негра, он поедет со мной к моему собрату, и я пришлю сюда эту книгу, пока еще не поздно. Успокойся, брат мой, теперь ты на верном пути к спасению!
Цезарь слегка заерзал на стуле, однако сумел овладеть собой и не отнял от лица рук, на которых были надеты перчатки. Хозяйка фермы ушла, чтобы выполнить разумное требование священника, и заговорщики были снова предоставлены самим себе.
— Пока все сошло хорошо, — сказал Гарви, — но гораздо труднее будет обмануть офицера, командующего караулом; этот лейтенант служит под начальством капитана Лоутона и научился у него разбираться в таких вещах. Помните, капитан Уортон, — продолжал он внушительно, — наступает минута, когда все будет зависеть от вашего хладнокровия.
— Моя участь не может быть хуже, чем она есть, мой отважный друг, но ради вас я сделаю все, что в моих силах.
— А кто может терпеть большие невзгоды и преследования, чем я? — воскликнул разносчик, и на лице его мелькнуло горестное выражение, которое часто омрачало его черты. — Но я обещал ему спасти вас, а я никогда не нарушаю данного ему слова.
— Ему? О ком вы говорите? — спросил Генри с проснувшимся любопытством.
— Ни о ком.
Тут вернулся часовой и объявил, что лошади ждут у крыльца. Гарви взглянул на капитана и пошел вперед, но перед уходом еще раз попросил хозяйку оставить узника одного, чтобы тот мог на покое усвоить данную ему так поздно благотворную пищу духовную.
Стоявший у дверей часовой уже успел рассказать товарищам о странностях священника, и, когда Гарви и Уортон вышли во двор, они увидели с дюжину слонявшихся без дела драгун, дожидавшихся фанатического пастыря, чтобы посмеяться над ним, но делавших вид, будто они осматривают лошадей.
— Прекрасный конь, — сказал зачинщик этой проделки, — только он слегка отощал! Видно, вы задаете ему немало работы, выполняя вашу святую задачу.
— Моя задача, быть может, тяжела и для меня и для этого верного животного, но зато близится день расплаты, когда мне воздается за мои лишения и труды, — ответил Бёрч, ставя ногу в стремя и собираясь сесть в седло.
— А разве вы работаете за плату, как и мы? — крикнул другой солдат.
— А как же! Всякий трудящийся достоин награды за труды свои.