Шпион, который ее убил
Шрифт:
…От них лучше всего помогает обычный детский крем. Все эти одесско-турецкие «Нивеи» – ерунда на постном масле…
…Я хотела смягчить, а он сушит…
…Не бумага, а наждак прямо. Сплошное мучение…
И так далее – обычная болтовня, которую можно услышать в кругу веселых, здоровых, не обремененных лишними знаниями и заботами девушек. Они вели себя раскованно и свободно, как непуганые пичужки, лишь на Раису изредка поглядывали, проверяя, чем занимается их опекунша. Та сосредоточенно выедала йогурт из трех составленных в ряд вазочек.
Бондарь, притворяясь поглощенным
Поначалу казалось, что все девушки ведут себя одинаково простецки и изъясняются на одном и том же простоватом языке юных провинциалок, однако постепенно Бондарь выявил разный говор: окающий, акающий, то по-сибирски распевный, то по-южному мягкий.
«Странно, – подумал Бондарь. – Если уж госпоже Морталюк по неизвестной причине заблагорассудилось набрать себе полуроту крепких, смазливых, глуповатых девчат, то достаточно было провести кастинг в одном занюханном городишке. Почему она поступила иначе, разослав представителей во все концы России? Ага, понятно. Одновременное исчезновение двадцати семи жительниц какого-нибудь Тихореченска выглядело бы чересчур подозрительно. Это только одна причина, но вырисовывается и вторая. Уж очень все девушки гладенькие, чистенькие, ухоженные. Ни угрей, ни порченых зубов, ни реденьких волос. Их отбирали по одинаковым параметрам. Во главу угла ставились отменное здоровье и естественная привлекательность. Кроме того, не следует упускать из виду однотипность фигур искательниц приключений. Эти девахи, может, и не соответствуют современным канонам красоты, но, насколько я понимаю, сложены, как богини. Секс-машины? Вздор. При подборе проституток руководствуются совершенно иными критериями».
Размышления Бондаря были бесцеремонно оборваны прикончившей йогурты Раисой:
– Я вижу, вы впали в уныние. Наверное, это для вас тяжелое испытание – оказаться в сугубо женском обществе?
– Ну, скорее это приятная неожиданность. Очень приятная. Правда, одно меня смущает…
– Что?
– Вас так много, что быстро запомнить, как кого зовут, просто невозможно. Не могли бы вы представить мне хотя бы пятерых из ваших подопечных?
Если против обитательниц горного курорта не замышляется ничего плохого, то скрывать их фамилии нет резона. Бондарь услышит их, запомнит, а потом найдет способ передать сведения в Москву. На этом, скорее всего, его миссия закончится. Появятся основания действовать по официальным каналам, выясняя у Морталюк, на каком основании она держит при себе таких-то и таких-то гражданок. Заключены ли с ними трудовые договоры? Не нарушаются ли их права? Короче говоря, обычная бюрократическая рутина, никоим образом не касающаяся Бондаря.
Но что-то подсказывало ему: все не так просто. Фамилии девушек названы не будут, поскольку действия в отношении их с самого начала подразумевали некий корыстный умысел. Противозаконный. Умысел, о котором злоумышленники предпочитают не распространяться.
Бондарь угадал. Раиса, собираясь с мыслями, долго сосала свою зубочистку, а когда ей это надоело, неохотно проворчала:
– У нас не принято обращаться к обслуживающему персоналу по фамилиям. Они всего-навсего Насти, Ольги, Наташи… Этого вполне достаточно.
– Так демократичнее, – подсказал Бондарь.
– Вот-вот. Намного демократичнее. – Раиса окинула взглядом подопечных, сверилась со своими явно не дамскими часиками и неожиданно рявкнула: – Заканчиваем! У вас ровно три минуты.
Девушки
Глава 15,
возвращающая нас из заоблачных высей на грешную землю, частично застеленную коврами, на которых начальство распекает подчиненных
Несмотря на поздний час, в приемной начальника оперативного отдела Управления контрразведывательных операций ФСБ горел свет. Алтынникова, личный секретарь полковника Роднина, все чаще поглядывала на большие настенные часы, однако в ее взгляде не читалось того нетерпеливого раздражения, которое охватывает женщин в часы сверхурочной работы. Алтынникова задержалась по собственной инициативе. Пять минут назад в кабинете Роднина завершилась оперативка, посвященная проблеме, живо интересующей Алтынникову. Несмотря на сверхсекретную атмосферу, царящую на Лубянке, здешние секретарши, как и в любых иных учреждениях, были в курсе всех дел своего начальства.
После пребывания в приемной целого табуна мужиков тут попахивало не только смесью всевозможных крепчайших одеколонов, но и табачищем, и даже перегарцем. Открыв верхнюю фрамугу, Алтынникова вернулась на рабочее место. Монитор ее компьютера был развернут таким образом, чтобы входящие не имели возможности увидеть, какие документы открыты на экране. Так предписывалось одной из многочисленных инструкций о правилах внутреннего распорядка. Правда, составители инструкций не предусмотрели, что тем самым способствуют ослаблению дисциплины среди сотрудников. Никаких документов на экране, перед которым устроилась Алтынникова, не было. Она раскладывала карточный пасьянс. Уже девятый за сегодня.
Половина пасьянсов сошлась, половина – нет. Счет 4:4 не вносил ясности в мучивший Алтынникову вопрос. Как всякая женщина, она жаждала определенности: да или нет? Определенности не было. Иногда карты говорили, что капитан Бондарь отыщется, иногда утверждали обратное. Чему верить? И когда же наконец Роднин выйдет из своего кабинета, где просидел безвылазно с самого утра?
Словно подчиняясь безмолвному призыву секретарши, раздался звук первой открываемой двери, потом – второй. Полковник Роднин был тут как тут, грузный, неповоротливый, шкафообразный, в своем неизменном синем костюме с квадратными плечами. Казалось непостижимым, что он способен столь ловко и стремительно проходить сквозь тамбур, отделяющий кабинет от приемной. Еще поразительней была проницательность этого человека.
За доли секунды до его появления Алтынникова на всякий случай закрыла игровую программу и вскинула глаза на начальника:
– Чайку, Василий Степанович?
– А чем, Светлана Афанасьевна, отличается чай от чайка? – ворчливо осведомился Роднин.
Ресницы Алтынниковой затрепетали. Шеф обращался к ней по имени-отчеству исключительно в минуты сильнейшего раздражения. Ведь Алтынниковой только-только перевалило за сорок, хотя она была совершенно седая. В свое время ей пришлось перенести трепанацию черепа, и, когда сбритые волосы отросли, они оказались уже не светлыми, а белыми. Сначала Алтынникова комплексовала по этому поводу, а потом решила, что серебристые локоны не только придают ей неповторимое очарование, но и молодят ее лучше всяких патентованных средств. Это помогло ей обрести душевное равновесие. Правда, в настоящий момент равновесие куда-то запропастилось.