Шпион по найму
Шрифт:
— Как лодка?
— Лодка?
— Ну, да, лодка. «Икс-пять»…
— Действительно! Блеск один, — сказал он. — Даже сортир устроен, не то, что на «ершах»…
— «Ершах»?
— Советские подводные лодки серии ща-триста-три, водоизмещение тринадцать тонн, производство перед войной, разрезали и переплавили в шестидесятых… Едва всплывем, выход наверх — и гнездились, спустив штаны, рядком, повесив жетоны на леер. Жетоны сдавались при возвращении. Невозвращенный означал, что испражнявшегося забыли при погружении… Действительно! Люк полметра. Ветром вдувало назад. Был у нас движок, так он нарочно упустил жетон в море, когда снимал
— Движок?
— Действительно. Механик значит, молдаванин по имени Дечибал Прока. Классное имя? Он в офицерское общежитие, приманивая хлебцем с солью, завел на третий этаж лошадку. Коридор там был узкий, так что конягу матросики выносили потом задом наперед на руках…. А ещё из ресторана в Палдиски прихватил стул и поставил на автобусной остановке для дамы. У него на такси не осталось деньжат… Страшно гордился, что самый старый лейтенант на подводном флоте, и, когда его вознамерились представить к очередному званию, появился на построении в тапочках. А его приятель, врач, из солидарности срезал со змеиных рюмок, которые на погонах, змей и оставил только рюмки… Еще был адмирал Попов по прозвищу Мишка Квакин, очень походил на хулигана из кино «Тимур и его команда». Прока был вахтенным офицером, замешкался с отдачей рапорта, адмирал заорал: «Ты хоть знаешь, кто я?» Движок на тыканье обиделся и заявил: «Адмирал Квакин!»… Меня разжаловали из капитанов третьего ранга. Потом опять произвели. На совещании вышел спор с одним поплавком, и Квакин подвел итог дискуссии так: «Прав Бургер, потому что он дважды капитан третьего ранга!»
— Что значит поплавок? — спросил я.
— Всякий в надводном составе… Включите фары. Тут так полагается…
Из растянувшейся над морем тучи, напоминавшей крокодила с изогнутым хвостом, порывами посыпались хлопья снега.
— Снежинки — это дождевые капли, которые летают, — сказал Рауль.
— Что?
— А мы… А мы — покинутые птицами деревья. Мы высохли. Никто не взлетает с наших ветвей. Какая гадость, как стыдно… Пьем, профукиваем время!
— И нам по тридцать пять лет, в этом возрасте Наполеон был уже давно генералом, — подхватил я. — И Нельсон, став адмиралом, обесчестил леди Честерфилд…
— Честерфилд — сигареты. Ее звали леди Гамильтон, — сказал Рауль. — А откуда ты это процитировал?
— Пьеса какая-то или кино, не помню. Вроде твоего бреда… Я хотел поддержать тему… Тебе нужно опохмелиться.
— Это не бред, это стихи… мои. Впрочем, все одно!
— Скажи, Рауль, — спросил я, — среди твоих знакомых нет таких, которые приметили бы в городе новичков… скажем так, из мясников. Классных мясников. Мочил, как их теперь называют.
Он повернулся на сиденье всем корпусом.
— Действительно! Вашего генерала в штатском грохнуть, что ли, вознамерились? А почему об этом у меня спрашивается?
Я пожал плечами.
Рауль стащил с головы фетровую кепку и уткнулся в неё лицом.
Круто приняв к обочине и притормозив, я выскочил из «Форда» и обежал машину, чтобы открыть ему дверь. Но Рауль, вывалившись на обочину, уже стоял на коленях, цигейковый воротник его брезентовой куртки сотрясался вслед за спазмами в желудке. Снежинки садились на белобрысый ежик и налитый кровью загривок.
— Минутку, действительно, — шамкнул, преодолевая спазм, Рауль. Отойди…
Я ушел к багажнику, открыл его и прикинул, где закреплять бутыль с касторкой, как протянуть патрубок и стальной проводок. Сумки
— У тебя есть платок? — спросил Рауль.
— Бумажные салфетки…
Я достал две из пачки, которую принесла накануне вместе с рюмками Марина.
— Поехали, — сказал он. — Слава богу, вся гадость из меня вышла…
— Круто было?
— Действительно, — ответил он. Опустил боковое стекло, поглубже вдохнул и снова поднял.
В зеркале заднего вида выброшенный белый комок салфетки закрутило в снежном вихре и унесло под колеса серого «Фольксвагена Пассата». Его водитель, выжидавший, пока мы останавливались, у обочины, опять пристроился метрах в пятидесяти за нами. Кто-то топорно, не потрудившись использовать хотя бы метель для прикрытия, садился на хвост.
Помолчав, Рауль сказал:
— Про блатных не знаю… А друзья из начальников говорили, что готовится прочесывание по пригородам. Предупредили, чтобы я особенно не шевелился недельку-другую. Поосторожничал с клиентами… Неприкасаемые начальники опасаются, что я кого-то, кто выше их, притяну к причалу, а стало быть и к ним… Сообщаю как другу.
— Информация стоящая?
— Прошлым ноябрем вместе отмечали пятую годовщину учреждения Эстонской береговой стражи. Источник высокий… Стража получила распоряжение усилить наблюдение за побережьем. Возможна высадка группы в три-четыре человека с целью совершения то ли диверсии, то ли банковского ограбления, то ли налета на инкассаторов, то ли того, другого и третьего сразу. Так он сказал… Босс стражи.
— Диверсии?
— Вроде этого, так он сказал, не я…
— А эти твои основные клиенты — кто?
— Перекупщики ножек Буша, ха-ха… А что бы ты хотел услышать?
— Извини. Действительно — извини.
Я придавил акселератор. Серая машина, как на привязи, не убавила скорости.
— А по мне, — сказал он, — лучше бы эти российские генералы сидели дома, в Москве, и не совались за границу… У меня на этот счет возникла ещё на флоте своя теория…
В сером «Фольксвагене» был заметен только водитель. Нападение, наверное, исключается.
Я размышлял над тем, как поступить, и, что называется, вполуха слушал изложение теории, вызревавшей в голове офицера, пока он изнывал в подлодке класса «Ерш», лишенной гальюна, в ожидании выхода на поверхность Балтики по нужде.
— Адмиралы и генералы предали собственный генотип… Фуражки с маскарадными тульями словно на арбузы одеты, мундиры на закормленных телесах будто краденые. По умственному развитию — солдаты или матросы из деревенских недомерков. Вместо физических усилий, в результате которых прогорали бы калории, протухают в кабинетах и банях. Жирные ляжки, широченные задницы, торчащие животы, волосатые уши и выскобленные бритвой, отполированные «Шипром» свиные рожи. Ходят в раскорячку будто мешают гениталии. По-русски говорят словно по пьянке. Сразу видно: вот — хозяин жизни… Вышли все из народа, а потому учат народ любить родину, родина же устраивает им юбилеи, дает ордена, заказывает воспоминания, усаживает в президиумах и обеспечивает, помимо дарового солдатского обслуживания, ещё и казенные похороны. А также проводит открытие памятников и награждения в честь побед, одержанных не ими, да к тому же ещё и более полувека назад. Других-то не случилось…