Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник)
Шрифт:
Он проводил Эвери до выхода из здания, а потом своей грузноватой походкой направился по коридору в сторону приемной Шефа.
Эвери поднимался по лестнице к своей квартире, гадая, какой будет реакция Сэры. Теперь он уже жалел, что не позвонил с работы, потому что не любил заставать ее в кухне, в то время как по всему полу в гостиной валялись игрушки Энтони. Его появление дома без предупреждения никогда ни к чему хорошему не приводило. Она пугалась так, словно ожидала услышать, что он совершил нечто совершенно ужасное.
Своего ключа
Он нажал на кнопку звонка, услышал, как Энтони зовет мамочку, и стал дожидаться звука ее шагов. Кухня располагалась в самом конце коридора, но на этот раз она вышла из спальни, ступая мягко, будто шла босиком.
Сэра открыла дверь, даже не взглянув на него. Одета она была в ночную рубашку, поверх которой накинула теплую кофту.
– Боже, как долго тебя не было, – сказала она, повернулась и не слишком уверенной походкой вернулась в спальню. – Что-то случилось? – спросила она, оглянувшись. – Кого-то еще убили?
– Что с тобой, Сэра? Ты нездорова?
Вокруг них с громкими криками бегал Энтони, довольный тем, что папа вернулся домой рано. Сэра снова улеглась в постель.
– Я уже позвонила врачу. Сама не понимаю, что случилось, – сказала она так, словно недомогание не касалось ее лично.
– У тебя температура?
Рядом с кроватью она поставила кувшин с холодной водой и положила махровую салфетку из ванной. Он намочил ее, выжал и пристроил жене на лоб.
– Придется тебе управляться самому, – сказала она. – Боюсь, это не так интересно, как играть в шпионов. Ты так и не спросишь, что у меня болит?
– Когда приедет доктор?
– У него до двенадцати хирургическая операция. Наверное, он будет здесь вскоре после этого.
Эвери отправился в кухню. Энтони поплелся за ним. Стол еще не был убран после завтрака. Он позвонил матери жены в Рейгейт и попросил ее срочно приехать к дочери.
Только ближе к часу дня появился наконец врач.
– Жар, – констатировал он. – Какая-то инфекция бродит в организме.
Эвери опасался, что жена расплачется, когда он сообщит о необходимости поехать за границу, но она лишь выслушала его, немного подумала и предложила самому собрать вещи в дорогу.
– Это важно? – вдруг спросила она.
– Конечно. Крайне важно.
– Для кого?
– Для тебя, для меня. Для всех нас, наверное.
– А для Леклерка?
– Я же сказал – для всех.
Он пообещал Энтони непременно привезти подарок.
– А куда ты едешь? – спросил сын.
– Я лечу на самолете.
– Куда?
Он хотел сказать, что это большой секрет, но вспомнил дочку Тейлора и промолчал.
Поцеловав Сэру на прощание, он вынес чемодан в прихожую и поставил на половик. Дверь была снабжена двумя замками, чтобы Сэра чувствовала себя в безопасности, и сейчас следовало запереть их оба. Он услышал, как она спросила из спальни:
– Это опасно?
– Не знаю. Могу только сказать, что дело серьезное.
– Неужели ты так твердо в этом уверен?
Он откликнулся почти в отчаянии:
– Послушай, а почему я не могу быть в этом уверен? Разве ты не понимаешь, что это не праздный вопрос. Я имею дело с фактами. Почему ты всегда во мне сомневаешься? Неужели тебе так трудно хотя бы раз в жизни признать, что я выполняю важную работу?
Он вернулся в спальню, продолжая рассуждать на ходу. Сэра держала перед собой книгу в мягкой обложке и делала вид, что читает.
– Мы все должны найти свое место в жизни, обозначить круг своего существования. И потому не надо спрашивать меня все время: «Ты уверен? Ты уверен?» Это как если бы ты начала спрашивать, уверен ли я, что нам следовало заводить ребенка, уверен ли я, что мы не ошиблись, когда поженились. В этом просто нет смысла.
– Бедный Джон, – сказала она, опуская книгу и внимательно разглядывая его. – Лояльность без веры. Тяжело же тебе приходится.
Она произнесла это совершенно ровным тоном, словно была экспертом, сумевшим определить социальное зло, от которого он страдал. Вот почему еще один прощальный поцелуй показался ему сейчас таким неуместным.
Холдейн дождался, когда все выйдут из кабинета. Он, как всегда, явился последним и так же последним удалится.
– За что ты так со мной? – спросил Леклерк. Он говорил голосом актера, уставшего от сцены. На всем столе для совещаний рядом с пустыми чашками и полными пепельницами лежали развернутые карты и фотографии.
Холдейн не ответил.
– Что и кому ты пытаешься доказать, Адриан?
– Расскажи еще раз про человека, которого ты собираешься туда заслать.
Леклерк подошел к раковине и налил себе чашку воды из-под крана.
– Тебе не понравилась идея с Эвери? Скажи честно.
– Он слишком молод. А мне вообще не нравится твой культ молодости.
– У меня в горле пересохло от говорильни. Попей водички. Будет полезно для твоего горла.
– Сколько лет Гортону? – Холдейн взял чашку, отхлебнул из нее и поставил на стол.
– Пятьдесят.
– Нет, он старше. Он нашего с тобой возраста. А точнее, был нашего возраста еще на войне.
– Да, такие детали забываются. Ему, должно быть, лет пятьдесят пять или пятьдесят шесть.
– Он в штате? – настойчиво продолжал расспрашивать Холдейн.
Леклерк покачал головой.
– Не прошел квалификацию. У него прерванный стаж. После войны он пошел служить в контрольную комиссию по германскому вопросу. А когда ее деятельность свернули, пожелал остаться в Германии. Думаю, это потому, что у него жена немка. Он обратился к нам, и мы взяли его на договор. Будь он штатным сотрудником, нам бы не хватило денег, чтобы держать его в Гамбурге. – Он отхлебнул из чашки по-женски аккуратно. – Десять лет назад у нас было тридцать резидентов в разных странах. Теперь осталось всего девять. Нас лишили даже собственной курьерской службы. Все, кто был на совещании, прекрасно об этом осведомлены, но почему-то никто не делает скидку на подобные обстоятельства.