Шпион судьбу не выбирает
Шрифт:
Поляков вышел на веранду. По стеклу стекали потоки воды — невесть откуда взявшаяся туча разразилась ливнем.
«Вообще-то, странно, — рассуждал генерал, — Петр, всегда такой пунктуальный и обязательный — и вот те раз! Опаздывает уже на целых полчаса… Мог бы и позвонить, сказать, что задержится… Впрочем, а что, собственно, случилось? В нашей системе чего только и ни бывает… Ты уже опечатываешь сейф или запираешь дверь служебного кабинета, как вдруг тебя срочно требует к себе самое высокое начальство, будто только и ждало этого момента! Кроме того, Петру неделю назад присвоили майора, вот и дергают, чтоб служба медом не казалась… А может, сойдя с электрички, он попал под дождь и сейчас стоит где-то, пережидает? Ничего, сегодня появится!»
Глухо ударила калитка и на дорожке, ведущей к даче, появился промокший насквозь Петр. По его взволнованному лицу старый разведчик понял: случилось нечто запредельное. Повинуясь внутреннему импульсу, генерал вышел на крыльцо.
Завидев отца, Петр прибавил шагу и как только они поравнялись, он, не здороваясь, схватил старшего Полякова за руку и с силой увлек в гущу кустов сирени.
— Папа, — вплотную приблизившись к отцу, горячо зашептал Петр, — по-моему, у нас в поселке ЧП!
— Окстись, Петр, какое еще чрезвычайное происшествие может произойти в нашем дачном урочище, разве что дождь… — отшутился Поляков.
— Папа, — настаивал сын, — тебе не кажется странным, что в начале и в конце нашей улицы стоят две машины «скорой помощи»?
— Сынок, а что здесь странного? В нашем поселке — сплошь пенсионеры, генералы, ученые… Мало ли, может, у кого-то сердечный приступ приключился… Короче, выбрось все это из головы, и пойдем к столу, тебя уже заждались!
— Папа, ты, конечно, скажешь, что я перетрудился, что все это — нервы и мнительность, но посуди сам, что могут делать сразу две машины «неотложки» в нашем маленьком дачном поселке? Тем более что стоят они не у каких-то конкретных дач… Они расположились так, будто блокируют нашу улицу… Я решил, что, может быть, они заблудились, и подошел к одной из них… Знаешь, что я увидел? У нее московские номера!
— Ну и что? — с напускным безразличием спросил генерал.
— Да как ты не поймешь, папа! — все более распаляясь, Петр заговорил в полный голос. — Машины-то — неместные, иначе бы у них были номера Московской области, эти же прибыли из Москвы!! Папа, мы же с тобой профессионалы… Ты не хуже меня знаешь, что и КГБ, и ГРУ для ареста объектов зачастую используют в качестве прикрытия машины «скорой помощи», так как их вид вызывает у окружения гораздо меньше беспокойства, чем милицейские «уазики». Кроме того, в их салонах можно свободно разместить группу захвата… Разве не так? Одного в толк не возьму: кто из наших соседей может быть объектом заинтересованности органов, если в поселке, кроме генералов из спецслужб и ученых с мировым именем, некого более караулить или… арестовывать?!
— Ладно, сынок, не нашего ума это дело… Пойдем в дом!
Выслушав несколько здравиц в свой адрес, Поляков вдруг похлопал себя по карманам.
— Я сейчас, сигареты оставил на столе… — скороговоркой произнес генерал и опрометью бросился в свой кабинет.
Гости недоуменно переглянулись — хозяин никогда не позволял себе курить в помещении. Впрочем, сегодня его юбилей, мало ли, решил сделать исключение!
Заперев дверь кабинета изнутри, генерал скользнул к стеллажу с грампластинками. Здесь находилась единственная улика — белый конверт, в который был вложен Первый концерт Чайковского, служил копиркой для нанесения тайнописи.
Трясущимися руками Поляков выдрал белый конверт, чиркнул зажигалкой и объятую пламенем бумагу выбросил в форточку…
«Все! Теперь ничего не найдете, хоть весь дом переройте!»
В волнении генерал забыл про дождь. О сохранении улики позаботилась природа…
В 30 — 40-е годы прошлого столетия основным мотивом сотрудничества со спецслужбами являлся антифашизм, и люди охотно шли на вербовку за одну лишь идею.
Эпоха романтизма закончилась, и сегодня на ниве добывания и защиты секретов царствует меркантилизм, а агентами спецслужб — не важно, наших или иностранных, — становятся, как правило, люди ущербные и закомплексованные, одержимые страстями или наделенные какими-то пороками; страдающие непомерным самомнением и, как им кажется, невостребованные; корыстолюбивые, ставящие превыше всего личную выгоду и собственное благополучие; злобные и мстительные, не умеющие прощать нанесенные им обиды и оскорбления; беспринципные азартные игроки, готовые ради сомнительного удовольствия поставить на карту собственную судьбу и судьбу своих близких.
Дмитрий Поляков оказался на службе у американцев не потому, что стал жертвой шантажа и собственного малодушия. Отнюдь. Генерал изначально был предателем по убеждению.
Отвергая политические ориентиры советского правительства времен хрущевской «оттепели», Поляков считал, что руководство СССР незаслуженно попирает и предает забвению идеалы сталинской эпохи.
Были и другие, более тривиальные причины, побудившие подполковника, а со временем генерал-майора, верноподданно служить сначала ФБР, американской контрразведке, а затем Центральному разведывательному управлению.
Меркантилизм и неуемная жажда денег все двадцать два года, что он «таскал каштаны» для американцев, подпитывали его рвение на шпионском поприще. Плюс обида и зависть, которые ядовитыми червями буравили ему душу.
Обида на то, что его выдающиеся способности не замечают и по достоинству не оценивают.
Зависть по отношению к незаслуженно продвинутым начальством и осыпанным наградами коллегам.
Однако главным побудительным мотивом, толкнувшим Дмитрия Полякова в объятия американских вербовщиков, была месть. Месть за погибшего младенца-сына.
…В 1961 году, когда Поляков приступил к работе в нью-йоркской резидентуре ГРУ, в Соединенных Штатах свирепствовала эпидемия гриппа. Ребенок заболел, получил осложнение на сердце, спасти его могла только срочная операция. Поляков попросил руководство резидентуры оказать материальную помощь, чтобы прооперировать сына в местной клинике, но ГРУ ответило отказом, и младенец умер.
Буквально на следующий день после смерти сына Поляков, озверевший от несправедливости судьбы и своего начальства, инициативно вышел на известных ему «охотников за скальпами» — вербовщиков из ФБР, ищущих потенциальных изменников из числа сотрудников КГБ и ГРУ. Его заявка работать в пользу Соединенных Штатов была принята под аплодисменты…
За время, которое «ТОПХЭТ» — один из псевдонимов Полякова, присвоенных американцами, а были еще «Бурбон», «Спектр», «Дипломат» — состоял на службе у ФБР и ЦРУ, Советский Союз понес ущерб в десятки миллионов долларов.
В ЦРУ обоснованно считали Полякова самым продуктивным источником. В недрах ЦРУ для анализа поступавших от него материалов даже было создано специальное подразделение, едва успевавшее их обрабатывать.
«ТОПХЭТ» передал ЦРУ более 100 выпусков журнала «Военная мысль» под грифом «Совершенно секретно», в которых излагались стратегия, тактика и планы Верховного командования СССР. Он похитил и передал за океан тысячи страниц документов, в которых были даны технические характеристики самого секретного советского оружия.