Шпион в тигровой шкуре
Шрифт:
Ребята были увлечены беседой, но я не обращал внимания на их болтовню. Я слышал каждое произнесенное ими слово, но мой мозг не удерживал эти слова, которые отскакивали точно горох от стенки. Мне не было охоты не только поддерживать их беседу, но вообще шевелить языком или напрягать слух. Травка развязала им языки, и вся троица наперебой ввязалась в какой-то диспут, где смысл и бессмыслица наслаивались друг на друга как орехи и мед в турецкой пахлаве. Не сомневаюсь: молодежь кайфовала от души, но мне этот кайф был совсем не по кайфу. Мой обкуренный разум сигнализировал, что есть вещи, которые следует обмозговать, и что если я буду противиться, то мне же хуже. Но я и не противился. Я растянулся на полу в
Сначала мне было жутко неудобно. Моя голова лежала на жестком полу, а мои обостренные травкой чувства только усугубляли общее неудобство. Через некоторое время (может, минута прошла, а может и час, у меня полностью пропало ощущение времени) я сел, снял рубашку и подложил ее под голову. Потом я расслабился в стандартной йоговской позе, а когда действие йоги и травки вошли в резонанс, я впал в глубочайшую прострацию…
Не могу точно сказать, что произошло далее, потому что я испытал нечто неописуемое. Нельзя сказать, что я о чем-то думал. Мыслями это не назовешь. Я превратился в своего рода экран, на котором демонстрировался кинофильм. По экрану нескончаемой вереницей бежали эпизоды, связные и бессвязные, со скачками во времени и пространстве, с перебивками планов. Наверное, в этом было что-то сродни бреду эпилептика и еще что-то, не поддающееся объяснению.
Однажды я видел по телевизору интервью с хиппи из коммуны Хейт-Эшбери в Сан-Франциско. Парень перебрал ЛСД и попал в психушку. Он объяснял, что кислотные «поездки» сослужили ему добрую службу, так как в конечном счете помогли разобраться в самом себе. И чему же, спросили его, вы научились? «Теперь я знаю, ответил помудревший наркаш, что настоящее — это место встречи прошлого и будущего».
Чтобы прийти к этой житейской мудрости, поймал я тогда себя на мысли, вовсе не обязательно глотать кислоту. Но теперь я в этом не был уверен. Тот факт, что хиппи не сумел облечь в слова открывшиеся ему истины, вовсе не означает, что ему ничего путного не открылось. Бедняга просто не распознал слов услышанной им песни.
Мне точно известно, что как только первый накат кайфа утратил свою остроту, я обратился от умственной гимнастики к физической и проделал несколько йоговских упражнений, которые ранее мне никогда не давались. Я заставил свой левый глаз глядеть влево, а правый — вправо, при этом я стал сокращать мышцы таза, которые раньше не умел контролировать, и в какой-то момент я то ли заставил сердце остановиться, то ли мне это только почудилось — если, конечно, это не одно и то же, и вся разница зависит только от того, как на сей феномен посмотреть. Наверное, я бы мог преспокойно продолжать жить, не умея проделывать все эти штучки, и, сказать по правде, я толком не знаю, какую пользу они могут мне принести в будущем, но порезвился я от души. Я воспринимал эти экзерсисы как физическое доказательство эффективности проделанной мной умственной гимнастики. Если я и впрямь мог проделывать под кайфом упражнения, которые не давались мне в обычном состоянии, тогда из этого, вероятно, следовало, что обнаруженные мною умопостигаемые связи обладают определенной телесной природой и что они в таком случае не просто грезы наяву, а нечто более осязаемое...
Ну вот, значит, как это было. Когда я опомнился — можно и так сказать, — наркотического опьянения как не бывало, а я ощутил себя посвежевшим, бодрым и готовым к новым подвигам. Радиоприемник все еще работал, но теперь из него доносились только эфирные помехи. Раньше я этого и не замечал. Я выключил радио и посмотрел на часы. Было четверть седьмого. Кайф продолжался почти три часа.
Сет, Рэнди и Арлетта спали голые на кровати в стыдливо непристойных позах. Они, очевидно, за эти три наркочаса вволю поупражнялись в составлении любовного треугольника, забыв о моем присутствии. Я накрыл их тигровой шкурой, потом принял душ и побрился.
Одевшись, я вскипятил воду для кофе. Троица все еще спала беспробудным сном, и из-под полосатого покрывала время от времени раздавались сладострастные стоны. Я постарался не обращать внимания на их возню. Сварив кофе, я занялся поисками съестного. Меня неожиданно обуял зверский голод, но в доме было шаром покати. В конце концов я удовольствовался куском засохшего ростбифа, стиснутым между двумя ломтями белого хлеба. Лучше так, чем ничего.
В восемь я поднес к кровати три дымящиеся чашки, поставил их на тумбочку и по очереди растолкал всех троих. Несмотря на тяжелый наркотический сон, они оказались вполне в состоянии заглотнуть кофе. Сет и Рэнди проснулись довольно легко, а Арлетта находилась в том же полумертвом состоянии, в каком я ее уже неоднократно наблюдал.
Девушка взглянула на меня и густо покраснела. А ребятки, по-моему, даже не заметили ее смущения. Наверное, им просто не пришло в голову устыдиться совершенного ими триединого акта любви. Да они, уверен, и не считали случившееся ни оргией, ни чем-то таким страшно греховным. Просто собрались вместе трое старых друзей, вместе словили кайф, проявили теплые и нежные дружеские чувства — и все дела. Что же до меня, то это происшествие стало очередной прибавкой ко все удлиняющемуся списку вещей, до которых мне не было дела. А Арлетта, эта недодева Орлеанская, она просто такой своеобразный ангел, который умудряется вести себя как свободный дух, не отдавая себе в том отчета. Я не знал, как на все это реагировать, и не мог решить, какое наказание для нее окажется больнее — то ли заклеймить ее как распутницу, то ли убедить ее в том, что мне все равно.
Вместо того я сказал:
— Я не случайно разбудил вас так рано. Королеве осталось жить двенадцать часов.
— Ты что, принял на грудь, Ивен? — спросила Арлетта.
— Я трезв как стеклышко. У нас осталось двенадцать часов. А это уйма времени. Я все обдумал. Если будем действовать по моему плану, то события будут развиваться в нужную для нас сторону и прежде, чем отгорят последние искры салюта, мы спасем малышку Минну.
Сет и Рэнди переглянулись.
— Кажись, дядя все еще под сильным кайфом, — протянул Сет.
— Ага, — согласился Рэнди.
Но они оба ошибались. Я знал, что говорю. Больше того, у меня было твердое ощущение, что все у нас получится.
Глава четырнадцатая
Карты Монреаля у Арлетты не нашлось. Она вызвалась сбегать за картой в ближайший супермаркет, но я решил не тратить время и на листке из блокнота начертил приблизительный план города. Мы вчетвером сидели за кухонным столом, и я показывал им маршрут следования монаршего судна по реке Святого Лаврентия.
На излучине реки я поставил крестик.
— Вот тут Эмиль планирует устроить засаду, — пояснил я, — Здесь справа есть небольшой холм, с вершины которого открывается отличный вид на реку. Вот здесь сбоку от холма стоит одинокий разросшийся куст, откуда река видна тоже как на ладони. А вот здесь… — я ткнул карандашом в карту. — Здесь имеется небольшая бухточка, где легко спрятать моторную лодку.
— Можно вопрос? — подал голос Рэнди.
— Задавай.
— А где расположено книгохранилище штата Техас 21 ?
21
Намек на убийство американского президента Кеннеди в ноябре 1963 года в Далласе: убийца Ли Харви Освальд устроился со снайперской винтовкой на верхнем этаже здания книгохранилища штата Техас.