Шпион в тигровой шкуре
Шрифт:
— Ты знала отзыв, — пробормотал я.
— Пардон?
— Ты знала отзыв на его пароль!
— Какой пароль?
— Про пулю, которая его убьет.
— Ивен, ты нервничаешь?
— Нервничаю. Но дело не в этом. Послушай, он же направил на нас пистолет! То есть, точнее, на меня. И сказал что-то про пулю…
— «Еще не отлита пуля, которая меня убьет!»
— Вот-вот.
— По-твоему, это пароль?
— По-моему, да. И ты дала ему отзыв. А ты разве не знала, что это пароль?
— Нет.
— Тогда какого хрена…
— Это цитата из Наполеона.
Я задумался. А ведь
Итак, это сказал Наполеон. Чудно. И тот придурок с пушкой, возможно, настолько тронулся умом, что вообразил себя Наполеоном. Но…
— Ты же ему ответила!
— Ну и что?
— Как что? Или ты Жозефина?
Она нахмурилась.
— Ивен, ты, наверное, переутомился. Ты сегодня всю ночь не сомкнул глаз. И вчера ты тоже, по-моему, очень мало спал. Как только вернемся домой…
— Но ты же ему ответила!
— Да.
— И что ты ему сказала?
— Я продолжила клятву.
— Клятву? Какую клятву?
— Клятву бонапартистов.
— Да ну!
— Мне показалось, он ждет отклика, вот я и…
— А, ну конечно!
— Вот я и продолжила клятву. — Она запнулась. — Можно тебя попросить: не рассказывай другим… Дело в том, что я бонапартистка. Я не считаю, что это несовместимо с идеалами движения за освобождение Квебека, хотя есть среди нас и такие, кто со мной не согласен. Но разве не должна Французская Канада и Франция объединиться под знаменем сильного лидера, единовластного лидера, потомка великого Наполеона, который сумеет вновь возродить славу и величие империи и саму французскую империю и который…
— Ясно, — сказал я.
— Пардон?
— Тот человек говорил по-французски с необычным акцентом.
— Да.
— Это корсиканский акцент?
Арлетта задумалась.
— Очень может быть. Точно не знаю.
— Скорее всего так. Как будто итальянец говорит по-французски. Это корсиканский акцент.
— Ведь Наполеон был корсиканец.
— Правильно.
— Значит, тот человек был бонапартист, Ивен! Это же так просто! Кто бы мог подумать, что наше дело имеет немало сторонников в западном полушарии.
Я покачал головой.
— Вряд ли тот парень — бонапартист.
— Ну а кто же еще! Ты же сам сказал, что он корсиканец, и еще он процитировал клятву Наполеона, самое начало клятвы…
— А я думаю, что он использовал клятву в качестве пароля. Стандартный пароль для корсиканцев, я думаю.
— Тогда выходит…
— Корсиканец приезжает в Монреаль, чтобы обменять содержимое «дипломата» на деньги.
— Но мы же отдали ему бутерброды и слесарные инструменты! — воскликнула Арлетта. — И мои сигареты. Черт, я хочу курить!
— Придется потерпеть. Он не знал, что мы отдали ему бутерброды и инструменты. Он думал, что в том пакете деньги.
— Понимаю.
Не знаю, в самом ли деле она понимала, но я-то точно все понял. Корсиканец приплыл на встречу с кем-то, кто вез для него деньги. Курьера с деньгами подстерегли и убили, и его кровь залила пластиковый газон перед павильоном «Человек и его дом». Убийцы забрали деньги, а мы с Арлеттой случайно столкнулись с корсиканцем.
Мы отдали ему завтрак. А он нам взамен… Что?
И тут у меня возникла блестящая догадка.
Его выращивают на огромных плантациях в Турции, где поденщики зарабатывают пятнадцать-двадцать центов в день. Потом снятый урожай тайно переправляют во Францию, где люди из Union Corse, то есть корсиканской мафии, тщательно очищают его в подпольных лабораториях. Потом его доставляют в Канаду, и здесь франкоканадцы покупают его оптом, расфасовывают и переправляют в Нью-Йорк, Филадельфию, Чикаго и Детройт.
Так, приехали…
Мне удалось-таки доплыть до того места, где нам следовало оставить моторку. Я привязал лодку к столбику, и мы с Арлеттой благополучно вернулись в ее квартирку. Когда мы вошли, за окном уже забрезжил рассвет. Арлетта жадно вскрыла пачку «Голуаза» и закурила. Я сел на кровать и, щелкнув замками, открыл «дипломат». Внутри лежали три жестяных тубы. Мне удалось вскрыть одну — в ней был насыпан белый порошок. Я послюнил кончик пальца, сунул его в белый порошок и полизал.
Так, ну приехали…
— Что там, Ивен?
Я завинтил крышку, положил тубу обратно в чемоданчик и молча уставился на «товар». Корсиканской мафии это явно не понравится, подумал я. Как и тем ребятам-посредникам, кому этот «товар» предназначался. Как и конечным потребителями, у которых рано или поздно начнется ломка со всеми ее неприглядными эмоциональными и физиологическими последствиями.
— Ивен!
— Это героин, — спокойно произнес я. — Тут килограмма три, наверное. Такого количества героина хватит, чтобы заторчало все западное полушарие.
Она обрушила на меня шквал вопросов. Ее интересовало, зачем это нам, и чье это, и что я намерен с этим делать. Я не знал, как ответить на последний вопрос, и у меня не было сил отвечать на прочие. Я тупо сидел с дипломатом на коленях, смотрел на тубы с героином и размышлял о конных полицейских, кубинцах, франкоканадцах и корсиканцах, гадая — правда, без особого интереса, — кто из них первым меня убьет.
Арлетта докурила, быстро разделась и забралась в кровать. Она была удивлена и, быть может, чуточку обижена, услышав, что я не хочу заниматься с ней любовью. Это было выше ее понимания. Я посидел рядышком с ней, пока она не заснула. А потом обнаружил в закромах Арлетты бутылку бренди и общался с ней, пока она не опустела.
Солнце встало. Началась привычная жара. Я обследовал все кухонные шкафчики, пока не нашел пыльную бутылку кулинарного хереса, который также выпил. Из семичасовых утренних новостей я узнал, что на территории «Экспо» обнаружен труп и полиция начала расследование загадочного убийства. В восемь часов сообщили, что де Голль выступил с яркой речью в Лионе, недвусмысленно высказавшись за предоставление Квебеку независимости. В половине девятого радиоприемник известил меня, что пресс-секретарь миссис Баттенберг опроверг слухи об отмене визита королевы на монреальскую выставку из-за возможных вылазок квебекских сепаратистов.