Шпион, выйди вон
Шрифт:
Суть рапорта была проста. Японский военный чиновник работал «кротом».
Он был завербован перед самой войной во время японского вторжения в Маньчжурию неким Мартином Брандтом, немецким журналистом, якобы связанным с Коминтерном. Брандт, сказала Конни, было одним из имен Карлы в 30-е годы.
Сам Комаров никогда не состоял в резидентуре внутри посольства в Токио; он работал в одиночку с одним связным и имел прямую связь с Карлой, с которым вместе служил во время войны. Более того, перед тем как прибыть в Токио, он прошел специальную подготовку в новой школе под Москвой, основанной исключительно для учеников, отобранных
– Короче говоря, – пропела Конни, – братец Комаров был для нас первым и, увы, не самым выдающимся выпускником школы Карлы. Его расстреляли, беднягу, – добавила она, драматически понизив голос. – Они никогда не церемонятся, заметь, не нужны им ни судебные, ни похоронные церемонии: слишком торопятся, гады.
Теперь Конни почувствовала, что может за что-то зацепиться. Зная, по каким приметам искать, она проштудировала досье Карлы. Она потратила три недели в Уайтхолле вместе с армейскими специалистами по Москве, переворошив сводки Советской Армии с непонятными назначениями, пока не посчитала, что из уймы подозреваемых может выделить трех учеников Карлы. Все трое были военными, все трое были лично знакомы с Карлой, все трое были лет на десять-пятнадцать моложе его. Она произнесла их имена как Бардин, Стоковский и Викторов.
При упоминании третьего имени на лице Смайли отразилась скука, его глаза вдруг стали такими усталыми, будто он из последних сил борется с дремотой.
– Ну и что с ними со всеми было дальше? – спросил он.
– Бардин превратился в Соколова, затем в Русакова. Стал членом советской делегации в Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке. Никаких явных контактов с местной резидентурой, никак прямо не замешан в конкретных операциях, никаких резких движений, попыток кого-нибудь завербовать, хорошая, солидная «крыша». Все еще работает там, насколько мне известно.
– Стоковский?
– Нелегально выехал за рубеж, организовал фотобизнес в Париже под именем Гродсску, французского румына Основал филиал в Бонне; предполагается, что там он руководит одним из западногерманских источников Карлы.
– Ну а третий, Викторов? – Пропал бесследно.
– О Господи, – сказал Смайли, казалось, умирая от скуки.
– Прошел подготовку, а затем испарился. Моги умереть, конечно. Мы иногда почему-то с к л о н н ы забывать о естественных причинах.
– О да, конечно, – согласился Смайли. – Разумеется.
Он обладал особым искусством, выработанным за долгие годы скрытной жизни, искусством умения слушать некой внешней частью мозга, позволяя излагаемым событиям разворачиваться прямо перед его мысленным взором, в то время как другая, совершенно отдельная часть его сознания в спешном порядке устанавливала временные связи, В данном случае связь вела от Тарра к Ирине, от Ирины к ее бедному возлюбленному, так гордившемуся тем, что его зовут Лапин и что он обслуживает некоего полковника Григория Викторова, «который работает в посольстве под именем Поляков». В его памяти эти вещи были сродни картинкам из детства, он бы никогда этого не забыл.
– А были у вас какие-нибудь фотографии, Кон-ни? – спросил он хмуро. – Сумела ли ты обзавестись приметами этих троих?
– Бардина из ООН – естественно. Стоковского – возможно. У нас есть старое газетное фото времен его солдатской службы, но мы так и не установили, подлинное ли оно.
– А Викторов, который бесследно пропал? – Здесь могло быть любое другое имя. – Ни одной приличной фотографии, что ли? – спросил Смайли и направился в другой конец комнаты, чтобы вновь наполнить стаканы.
– Викторов, полковник Грегор, – повторила Конни с мечтательной улыбкой.
– Воевал под Сталинградом, как простой солдат… Нет, у нас никогда не было его фото. Жаль. Говорили, он намного превосходил всех остальных. – Она встряхнулась. – Хотя, конечно, мы н и ч е г о не знаем об этих остальных.
Пять казарм и двухгодичные курсы – это, скажу я тебе, наводит на размышления о том, что за все эти годы из тех стен вышло побольше чем три человека!
С легким вздохом разочарования, будто давая понять, что пока ничего во всем ее рассказе, не говоря уже о личности полковника Грегора Викторова, нисколько не продвинуло его в кропотливых изысканиях, Смайли предложил перейти поближе к не имеющему никакого отношения ко всему вышесказанному феномену Полякова Алексея Александровича из советского посольства в Лондоне, больше известного Конни как «дорогой Алекс Поляков», и установить, каким из винтиков сложного механизма Карлы он является и почему так получилось, что она была отстранена от дальнейшего расследования по его делу.
Глава 13
Тут женщина оживилась. Поляков не был героем сказки, он был ее любимым Алексом, хотя она никогда не разговаривала с ним и, скорее всего" никогда не видела его живьем. Она переместилась на другое сиденье, поближе к настольной лампе – в кресло-качалку: она нигде не могла сидеть подолгу. Конни откинула голову назад, так что Смайли увидел перекаты волн на ее белой шее, и кокетливо свесила онемевшую руку, вспоминая о сумасбродствах, о которых она не жалела, в то время как Смайли эти ее размышления, с точки зрения здравого ума разведчика, представлялись еще более бредовыми, чем раньше.
– О, он, однако, был хорош, – сказала Конни. – За семь долгих лет пребывания Алекса здесь у нас не возникло и тени подозрения. Семь лет, дорогой мой, и хоть бы раз з а с в е т и л с я ! Представляешь?
Она привела выдержку из его визовой анкеты девятилетней давности:
Поляков Алексей Александрович, окончил Ленинградский государственный университет, атташе по культуре в ранге второго секретаря, женат, супруга остается в СССР, родился 3 марта 1922 года на Украине, сын железнодорожника, начальное образование не указано. Она продолжала без запинки, со смехом приводя первое казенное описание, данное «фонарщиками»:
– Рост около ста восьмидесяти сантиметров, телосложение крупное, цвет глаз зеленый, цвет волос черный, особые приметы отсутствуют. Веселенький такой верзила, – со смехом подвела она итог. – Потрясающий шутник. Черная челка вот здесь, падает на правый глаз. Я уверена, он здорово играл на подаче, хотя мы ни разу не застали его за этим. Я бы предложила ему парочку мячей с нашей стороны, если бы Тоби согласился сыграть, но он не захотел.
Хотя, заметь, я совсем не уверена, что Алексей Александрович попался бы на эту удочку. Алекс был слишком осмотрителен, – сказала она с гордостью. – Приятный голос, бархатный, как у тебя. Я, бывало, дважды прокручивала пленку только для того, чтобы послушать, как он говорит. Неужели он все еще здесь, Джордж? Я даже боюсь спрашивать, понимаешь? Я боюсь, что они все сменятся, а я никого так и не узнаю.